Стремясь упрочить свое положение как в самом Советском Союзе, так и за его пределами, коммунистическая партия в 1930-е годы разработала экзальтированный вариант марксистско-ленинского учения, придав ему чисто религиозный статус. Хотя большевики на словах отрицали всякую религию, на деле они просто заменили одну религиозную систему другой. Однако любая религия должна будить отклик в сердцах своих адептов, затрагивать нечто большее, чем рассудок. Если воспользоваться расхожей формулой, религия должна завоевывать сердца и умы, отвечая на насущные эмоциональные запросы, а также удовлетворяя логику рассудка. Она должна противостоять проявлениям иррационального измерения в человеке, давая ответы на вопросы, порождаемые этим иррациональным началом, а также понимать и по возможности отражать такие темы, как жажда любви, страх смерти и страдания одиночества.
Однако между религией, с одной стороны, и философией или идеологией — с другой, существует коренное различие. Дело в том, что при всех своих притязаниях марксистско-ленинская доктрина никогда не была чем-то большим, чем заурядная философская или идеологическая концепция. Вследствие своей абстрактности и эмоциональной стерильности она была просто не в состоянии дать ответ на внутренние запросы человека ибо просто-напросто не сознавала важность этих запросов и потому не могла откликнуться на них. В этом смысле доктрина марксизма-ленинизма была психологически наивной. Она достаточно упрощенно полагала, что внутренние (читай — духовные) потребности отпадут сами собой, стоит только набить желудок, и верила в силу сухой логики. Как следствие, она давала своим приверженцам хлеб и теоретические разглагольствования о средствах производства, экономике, цене товара и распределении материальных благ. Кроме того, она предлагала Историю, точнее — учение о капитализации и абсолютизации истории. Наконец, она предлагала концепцию Народа.
Но здесь опять-таки уместно вспомнить, что человек живет не хлебом единым и уж тем более не сухими теориями о хлебе. Такие абстрактные принципы и понятия, как отчуждение конечного продукта, взаимоотношения между трудом и капиталом, диалектика и даже классовая борьба и неравное распределение богатств, не вызывают никакой ответной реакции, не приносят никакого облегчения от менее явных и определенных, но от того не менее острых и навязчивых форм «голода и жажды» — жажды душевного мира, эмоциональной и духовной полноты бытия, осмысления своего места в космосе, ответов на вопросы, которые лежат вне плоскости социологии и экономики и, более того, вне рамок материализма и материального мира в целом. В то же время концепция Истории как абсолюта является совершенно неадекватной для осмысления стремления человечества к священному и божественному.
В отношении проблемы смысла бытия марксистско-ленинская доктрина предлагала лишь временные решения. Цели и направления устремлений личности всегда определялись с учетом конкретики места и времени, а потому неизбежно подлежали трансформации. Между тем религиозное чувство всегда ищет чего-либо более стабильного и долговечного. Понятно, что здесь имеются в виду не социальные или экономические отношения, а куда более глубокие и вечные тайны — время, смерть, одиночество, любовь и совесть, которые делают потребность в постижении смысла бытия особенно острой. А это — те самые тайны, граничащие с таинствами (не надо забывать, что таинства — непременная прерогатива религии), которые суррогатная религия марксизма-ленинизма просто отказывалась признавать и принимать в расчет. В этом смысле она доказала свою неадекватность и неспособность отвечать на глубинные запросы человеческой личности.