Пауль опустил голову, заставляя себя обрести глубочайшее спокойствие. И вдруг прямо перед глазами он заметил – видение?.. Нет, не совсем. Рядом с ним был нож. Вот оно!
– Дай мне немного подумать, – проговорила Алия.
– Мой нож может и потерпеть, – проговорил Скитале, – но не плоть Чани. Постарайся не слишком затянуть свои размышления.
Пауль вдруг понял, что моргает. Этого не могло быть… но тем не менее! Он ощущал глаза. И видел… он глядел из какого-то непонятного места… взгляд его дергался из стороны в сторону. Вот! Перед глазами появился нож. Потрясенный, не веря себе, Пауль понял. Он видел глазами одного из своих детей! Он видел нож Скитале из колыбели, нож блестел совсем рядом. Да – Пауль видел и себя самого. Он неподвижно стоял, опустив голову, ни для кого не опасный, позабытый всеми в комнате.
– Начнем с того, что вы откажетесь от всей своей доли в КООАМ, – предложил Скитале.
– Всей? – переспросила Алия.
– Всей.
Видя себя самого из колыбели, Пауль потянулся к ножу на поясе. Он ощущал странную двойственность. Тщательно высчитал расстояние, угол. Другого шанса не будет. И как положено Бене Гессерит, он подготовил все свое тело, словно заводя пружину для единственного движения, вмещавшего все… праджна требовала объединенного действия всех мышц в едином усилии.
Крис вылетел из его руки, сверкнув молочным блеском, и вонзился в правый глаз Скитале, ударил, отбросив голову лицедела назад. Вскинув вверх руки, Скитале отшатнулся к стене, нож его взлетел к потолку, звякнул об пол. Ударившись о стену, Скитале рухнул; смерть наступила прежде, чем тело коснулось пола.
Все еще теми глазами из колыбели Пауль увидел потрясенные лица, обращенные к нему, слепцу. А потом Алия метнулась к колыбели и закрыла от него комнату.
– Ох, они в безопасности, – выдохнула Алия, – все в порядке.
– Мой господин, – прошептал Айдахо. – И вот это тоже было частью вашего видения?
– Нет, – он махнул Айдахо рукой. – Но так лучше.
– Прости меня, Пауль, – проговорила Алия, – но когда эта тварь сказала, что может… оживить…
– Есть цена, которую Атрейдес платить не может, – отвечал Пауль. – И ты знаешь это.
– Знаю, – вздохнула она. – Но искушение…
– Кто не знал искушений? Вот и я… – горько сказал Пауль.
Он отвернулся ото всех, добрался до стены, припал к ней лицом, пытаясь понять, что он сделал. И, главное, как? Как? И эти глаза в колыбели! Он был словно на грани потрясающего откровения.
«Это мои глаза, отец», – затрепетали перед его внутренним взором слова.
– Сын! – отвечал Пауль, тихо, чтобы никто не слышал. – Ты… сознаешь?
«Да, отец. Погляди!»
Головокружение заставило Пауля теснее прижаться к стене. Он чувствовал себя вывернутым и опустошенным. И собственная жизнь промелькнула мимо него. Он увидел собственного отца. И стал им. А потом дедом и прадедом – всеми, что жили до него. Сознание его мчалось от пращура к пращуру – по безумному коридору жизней всех его предков по мужской линии.
– Как? – безмолвно спросил он.
Неясно проступили слова и растаяли, словно им трудно было удержаться в сознании. Пауль вытер уголок рта. Он вспомнил, как пробудилось сознание Алии в чреве леди Джессики. Но сейчас… ведь не было воды жизни, не было меланжи… или была, но он не знал об этом? Может быть, Чани и была так голодна из-за этого? Или, быть может, просто такова наследственность его рода, предвиденная Преподобной Гайей-Еленой Мохийам, результат генетической программы Бене Гессерит?
И Пауль чувствовал, что лежит в колыбели, а Алия воркует над ним. Руки ее утешали. Огромное лицо глядело прямо на него. Алия повернула ребенка, и он увидел свою соседку… худенькую малышку, исполненную той силы, которая передается обитателями Пустыни по наследству. Эта головка в густых темно-рыжих кудрях! Она открыла глаза перед его взором. Эти глаза! Из них глядела Чани… леди Джессика. И не только они… множество жизней…
– Погляди-ка, – сказала Алия. – Они глядят друг на друга.
– Дети в этом возрасте еще не могут сфокусировать взгляд, – отвечала Хара.
– Ну, я-то ведь могла, – возразила Алия.
Пауль медленно высвобождался из этой бесконечной цепи сознаний. И вновь оказался у своей Стены плача. Айдахо осторожно тронул его за плечо.
– Мой господин?
– Пусть сын мой в честь деда зовется Лето, – произнес Пауль, выпрямляясь.
– Во время именования, – проговорила Хара, – я стану возле тебя как подруга матери и назову это имя.
– А моя дочь, – продолжал Пауль, – пусть зовется Ганима.