Две недели провели в порту Имам Али, в устье Инда[133]. Абу-Мансуру уже исполнилось семьдесят два года, но выглядел он бодрячком. Больше не Старец Горы, все владения низаритов в горах Ливана и Сирии он передал Ричарду, в них, после объединения ислама в шиизме, нужды больше не было, зато она была в людях, на обширных территориях северо-западного Китая, где покойный шах Чагатай установил шариат, что называется «для галочки». Верховный Имам тоже ввёл новшества в закон. Он не отменил многожёнство, каждому правоверному так и разрешалось иметь три жены, но ввёл ценз. Одну жену мог иметь каждый, а вторую и третью только очень состоятельные люди, потому что за них полагалось платить немалый налог. Причём, если вторую ещё можно было найти в кругу своих, то третью обязательно нужно было привести в ислам из язычества. Из Индии, Африки, или Индокитая – не важно, расистами мусульмане не были, теперь это был вопрос денег, либо особых заслуг перед государством. Жёнами теперь награждали вместо орденов, а в Африке тут-же организовался рынок невест. Не рабский, Господи упаси, за такое любого вождя мигом определяли в трудовую армию. В невесты шли добровольно, но калым ведь никто не отменял, а большую его часть забирал себе именно вождь. Теперь в их прямых интересах было насаждение целомудрия среди своих подданных, чтобы эти тупые дикари не портили «товар».
Абу-Мансур представил Гневу Аллаха своего наследника, двадцатишестилетнего внука, Абу-Мансур Низара. Низар был восьмым внуком Верховного Имама, но в шариате не практиковали христианский майорат, и он был в своём праве, назначить своим наследником кого угодно. Выбор пал точно не на самого худшего. Низар был образованным мужчиной, свободно общался на всех обиходных европейских языках (лингва-франка, латынь и русский), интересовался историей, естественными науками и мечтал стать лётчиком. К Ричарду он испытывал искреннее почтение, хотя от былого Гнева Аллаха осталась едва половина, и это ещё не считая потерянной ноги. Что ж, пусть будет лётчиком. Научиться летать на биплане не так уж сложно, этому Ричард научился всего за две недели занятий. Пусть новый хранитель мусульманских Святынь охраняет их и с воздуха. На прощание, Абу-Мансур «подарил» Ричарду личного лекаря, клятвенно пообещав, что тот восстановит ему прежние силы, разве что ногу вернуть не сможет.
В старый Канал Фараонов не полезли. Ричард понимал, что это его последнее путешествие, поэтому приказал взять курс на Мапуто, столицу Восточной Южной Африки. По пути размяли ноги (и протез) на Сокотре, где узнали (благодаря уже вездесущему телеграфу), Что Верховный Имам мусульман объявил Ричарда Махди. Но не предвестником апокалипсиса, а обновителем веры[134]. Неожиданно, ничего не скажешь. Но теперь, что есть, то есть. Вера и правда обновлялась. Не только мусульманская, но и христианская и даже языческая. Обновлялась благодаря именно Ричарду, поэтому, возможно, что старый Абу-Мансур не так уж и не прав.
В Мапуто прокатились по железной дороге до Йоханнесбурга. Дорога пока была однопутная, уложенная по временной схеме – без насыпи и с деревянными мостами, но уже активно эксплуатируемая. Такие же времянки планировалось протянуть через Кимберли до Кейптауна и к месторождениям угля и железной руды, чтобы организовать металлургическое производство на месте. В принципе, разумно. Разумно для Южной Африки с её климатом, где даже такие времянки прослужат лет десять, если не больше.
В Кейптауне погрузки ожидали двадцать шесть судов, из которых четыре были пароходами. Богатейшие залежи угля – и каменного, и бурого, найденные практически прямо на побережье, позволили организовать энергоёмкие производства цемента и стекла, ощутимо дешевле, чем у конкурентов, поэтому купцы теперь стояли в очередь. Город сильно разросся, а благодаря тому, что строился он с нуля, по заранее утверждённому плану, делало его достаточно уютным для проживания и очень удобным для перемещений. Прямые проспекты, улицы и бульвары, множество скверов и площадей, а главное, первое в этом мире централизованное электроснабжение. Даже в Ливерпуле такого не было. Не удивительно, что от колонистов не было отбоя, за право проживать в Кейптауне (прописку) теперь нужно было заплатить сто марок, а потом ещё по десять в год муниципального налога. Город для самых богатых, дороже него, пожалуй, только Сен-Жан-д’Акр, даже Рим уступает.
Король Восточной Южной Африки, Гийом I Баскервиль, приор-секретарь Ордена Героев и бывший оруженосец Ричарда, дождался возвращения своего наследника, капрала Филиппа Баскервиль и затеял по этому поводу трёхдневный праздник для всего города, спустив на него немалую часть своей казны. Телеграф в Кейптауне имелся, и Гийом знал, что Филипп выжил, однако при встрече с сыном после двухлетней разлуки, обычно крайне сдержанный потомок викингов, не смог сдержать эмоций. Однако, Филиппа Ричард отцу не оставил. Львятам ещё предстояло пройти парадом Победы в Риме, как когда-то проходили их отцы после завершения Третьего крестового похода. Тоже двадцать четвёртого декабря, только 1214 года. Семнадцать лет спустя.