Там же, пять месяцев спустя
Накануне Опраксу посетила её младшая сестра — Катя Хромоножка. Получив увечье при рождении, девочка припадала на правую ногу и поэтому выросла слегка скособоченной, развитой неправильно, некрасиво. И лицо её не было здоровым: желтоватая кожа, тёмные круги под глазами. Но имела добрую и светлую душу, нрав улыбчивый, сострадательный. Говорила, как пела. Десять лет уже была инокиней Янчина монастыря: так в народе называли Андреевскую обитель, настоятельницей которой была Янка.
Тут необходимо сделать небольшое биографическое пояснение. Сын Ярослава Мудрого — Всеволод — был женат два раза. Первым браком — на дочери византийского императора Константина Мономаха, Марии. От неё имел двух детей — Янку и Владимира, взявшего себе «фамилию» матери — Мономах. После смерти Марии Всеволод сочетался с половецкой княжной, нам уже известной, Анной, подарившей ему Евпраксию, Ростислава и Катю Хромоножку.
Следовательно, Янка была сводной сестрой Кати и Опраксы. А Владимир Мономах, соответственно, сводным братом.
Он к своим младшим сёстрам относился тепло, заботливо. А она, Янка, невзлюбившая мачеху-половчанку с самого начала, не терпела и детей Анны. Впрочем, нет: к Кате Хромоножке относилась достаточно сдержанно. И взяла к себе в монастырь — для начала послушницей, а затем монахиней. Но красивую, яркую Опраксу отчего-то на дух не выносила. И особенно — после её развода с Генрихом и приезда на Русь...
Ну, так вот: Катя Хромоножка, посетив Евпраксию в Вышгороде, сообщила радостно:
— Говорила с Янкой. И она не против, чтобы Васка занималась в монастырской школе для девочек и работала в вышивальной мастерской!
Ксюша согласилась:
— Очень хорошо. Ей пора подружиться с кем-то. Я ея выучила грамоте и счету, а теперь пускай черпает премудрости у других наставников. — Но в словах княжны не звучало счастья: фразы произносила, непрестанно вздыхая.
Катя не поняла:
— Ты не рада разве?
— Рада, рада. Отчего не рада?
— Но как будто плачешь.
— Нет, совсем не плачу, — и буквально сразу же после этих слов разрыдалась в голос. Но взяла себя быстро в руки; вытирая слёзы, поясняла досадливо: — Ты пойми, родная: сердце не на месте... Остаюсь одна-одинёшенька... Васка для меня — свет в оконце, этакая отдушина в мир... А теперь — тоска! Нечем даже заняться.
— Не преувеличивай, ласточка, — гладила её по плечу Хромоножка. — Можно хлопотать по хозяйству, шить, вязать, перекладывать греческие и латинские книги на русский... и ещё придумать много чего полезного.
— ...никому не нужного...
— Ах, оставь, пожалуйста! Коль явилась на Божий свет, стало быть, нужна Господу. Да и нам — любящим тебя всей душою.
— Маменька как будто бы без меня не тужит. Ей всегда доставало собственных забот! Ты — черница, молишься у себя в обители. Васка тоже выпорхнет из нашего дома, вырастет совсем, оперится — поминай как звали. Я как будто сбоку припёка.
— Выходи замуж сызнова. Народи ребяток.
Евпраксия взмахнула руками:
— Слушать не желаю! После Генриха ни один мужчина не люб.
— Так ступай в монашки.
К Янке в ноги падать? Так она сперва надо мной станет измываться, вываляет в грязи, а потом и прогонит!
— Ой, да будто бы! Ведь меня же не прогнала.
Ты — другое дело. Я — известно кто.
— Кто? — спросила Катя.
— «Сука-волочайка».
— Как тебе не совестно мерзкие слова повторять?
Евпраксия ответила:
— Нет, не утешай. Сука-волочайка и есть.
Ни о чём не договорившись, обе повели Васку в монастырь, чтоб определить в школу. Много лет назад, целых четверть века тому, Ксюша, Катя и подруга их — Фёкла-Мальга — тоже посещали эти занятия. Школу основала первая жена князя Всеволода — Мономахиня Мария, по константинопольским образцам. Девочки из знатных семей постигали тут главные тогдашние дисциплины — от Закона Божьего до изящной словесности, рисования и пения. Все ходили будто послушницы — в белых платочках с перекрещёнными под подбородком и завязанными сзади шеи концами, в чёрных свободных платьях. Помогали монашкам в саду и на грядках. Пели в церкви. И работали в вышивальной мастерской. Время учёбы оставалось ярким пятном в памяти Опраксы. Время детства, светлых надежд на будущее, беззаботности, предвкушения счастья. Ей учиться нравилось. Узнавать новое — о далёких странах и городах, о великих героях прошлого, о бесчисленных мудрецах и подвижниках. Нравилось листать старинные книги, писанные от руки на пергаментах, в кожаных обложках («корках»), иногда окованные железом, точно сундуки или ворота... Да они и были вроде ворот — к знаниям, к Абсолюту, к Истине... Четверть века прошло. Все надежды рухнули. Господи, помилуй!