– Слыхал, барон к нам приезжал.
– Который? Вермис?
– Он, – кивнул первый мужчина.
– А, я тоже про это слышал. Говорят, девку какую-то поймал. Я от племянника узнал, он у него матросом служит. Недавно письмо прислал, – произнес второй.
– Вот урод! Надо на него королю нажаловаться.
– Думаешь, никто не писал Его Величеству?
– А что, писали?
– Не знаю.
Остальной части разговора Авон уже не слышала: она неслась на порт расспрашивать людей, кто что видел. И один старик-рыбак не разочаровал:
– Видал я этого дурака-Вермиса. Был он с девкой, но та сама шла, по доброй воле.
– Как она выглядела? – с волнением спросила мать.
– Дык, темнотень была. Я откуда ж знаю? Волосы вьющиеся, кажись, светлые. Платье тоже не темное.
– Небесно-синее?
– Не видать в темноте, говорю ж!
Материнское сердце подсказывало: это была ее Амэя.
«Что же ты натворила, милая? Что же я натворила? Что с тобой станет, доченька, кровиночка?» – с горем подумала мать, опускаясь на песок, перед стариком.
– Э, ты чего, женщина? Эй, братва, тащите ее в тень, ее кажись, солнцем припекло! Воды! – завопил дед, пытаясь поднять Авон на ноги.
Кое-как рыбаки привели женщину в чувство. И она побрела домой. Несколько недель лежала на кровати дочери, никуда не вставая. Лишь в туалет. Авон осунулась, похудела, и в один день решила – надо наказать мерзкого барона! Но как? Жаловаться королю? Королеве? Пока до них дойдет письмо, ее дочери уже не станет!
Отчаянье охватило мать, и та уже думала пойти топиться, чтобы стать русалкой и нагнать корабль. Но не успела. Она почувствовала: что-то случилось. Ей снилась покойная бабушка, которая обратилась в русалку и погибла от кинжала мужа у нее на глазах. Она ей говорила, что проклятье предков приняло новенькую в свои ряды. Авон не знала, вещий ли это сон. Надеялась, что нет. Ведь быть русалкой… так ужасно, правда? Лучше умереть?
Тоска по дочери съедала мать. Авон стала похожа на сушеную креветку. И соседка насильно начала водить ее к доктору. Но что тот сделает? Выписал пить настойку на основе валерианы, пустырника и боярышника. Авон покорно пила, ведь соседка не выпускала ее из своего дома целых две недели, пока та не стала потихоньку приходить в себя.
Первым, что все же сделала Авон, вернувшись домой, – написала письмо королю. Ее дочери, возможно, уже не поможешь, зато можно помочь другим девушкам! Отправив его по почте, женщина принялась прибираться дома. И самой последней комнатой, куда она зашла, была комната Амэи. Слезы сами собой появились на глазах и помешали заметить две веточки водорослей на подушке.
Уборка затянулась до вечера. Уже прилично стемнело и Авон, решив не зажигать свечи, переоделась и легла на кровать дочери. Закрыла глаза. Ее нюх уловил слабый морской запах. Авон насторожилась, приподнялась на локте и принялась щупать подушку. Наткнувшись на водоросли, замерла. Ну вот и все… Сон сбылся! Ее дочь теперь русалка.
Авон всегда верила в то, что русалки неразумны. Она помнила свою бабушку, которая напала на мужа. Помнила ее голубые глаза с лиловыми узорами, ее жуткие зубы. Но разве, если бы Амэя потеряла разум, она пришла бы домой? Принесла бы весточку своей матери?
Авон открыла шкаф, заметила пропажу любимого платья дочери и ее туфель. Сглотнула. Амэя точно осталась разумной. Что же теперь делать Авон? Радоваться, что дочь заново родилась, или горевать, что она теперь русалка? Бояться ее или нет?
Новый приступ истерики случился с женщиной, и выводила ее из него добрая соседка. Но на этот раз Авон пришла в себя гораздо быстрее. Она поняла, что проклятье рода спасло ее дочь. Даже если Амэя будет мстить, она жива! Ее кровиночка, ее родная милая дочка жива! Пусть и такой неправильной жизнью, но она будет жить. Авон сможет увидеть ее, обнять, поцеловать, как и раньше. Но… Но мать испугала свою малышку страшными рассказами о русалках-мстительницах, и дочь вряд ли решит вернуться к ней, испугавшись за свою жизнь.
«Глупая, даже если бы ты хотела убить меня, я бы никогда не желала того же в ответ», – подумала Авон. – Хотя нет, это я глупая. Надо было сразу это обозначить. А я только и делала, что говорила тебе избегать водоемов!»