Лифт едет слишком медленно, с противным металлическим скрежетом. Я несколько раз нажимаю кнопку пятого этажа, хотя знаю, что это бесполезно. Пальцы сами собой выбивают нервный ритм по зеркальной стенке. Отражение в зеркале мне не нравится, растрепанные волосы, темные круги под глазами, густая щетина. Я выгляжу как загнанный зверь.
Когда захожу в квартиру, Соня как всегда стоит посреди гостиной в коротких шортах и майке, которая оставляет открытым живот, она знает, что мне это нравится, но сегодня это отталкивает. Видя мое настроение, ее брови удивленно ползут вверх, но в глазах читается, будто она ждала этого визита.
- Олежка... – начинает ласково.
- Отказывайся от статьи, - перебиваю ее, даже не поздоровавшись, с порога. - Позвони Веронике и скажи, что передумала, что тебе не нужна эта статья. Я же тебя еще в тот раз просил об этом, чтобы не рисковать, раз ты ей имя мое не успела назвать.
Соня закатывает глаз, еще и театрально вздыхает и плюхается на диван, разваливаясь, как кошка, демонстративно удобно устроившись. Ее ноги, загорелые и гладкие, медленно скользят по поверхности дивана.
- Я не хочу и не буду отказываться, Олег, - тянет она, играя кончиками своих дурацких волос, которые она перекрасила в этот странный карамельный оттенок на прошлой неделе. - И объясни, в чем вообще дело? Почему ты как угорелый носишься из-за какой-то статьи? Ну будет она, и что?
Я сжимаю кулаки до боли в суставах. В голове стучит лишь одно: "Она не понимает, никто из них не понимает". На стене висят наши фотографии с отпуска, я улыбаюсь на них, но сейчас эта улыбка кажется мне чужой.
- А то, что статью напишет моя жена, - сквозь зубы выдавливаю из себя. - Пускай и бывшая, но жена. Я против, чтобы она лезла в нашу жизнь.
Соня фыркает с презрительной усмешкой и берет со стола помаду, какую-то розовую, блестящую, начинает красить губы перед зеркалом.
- Какая разница, кто напишет статью? Вы же развелись, - она причмокивает, размазывая блеск, ее губы становятся влажными и блестящими, как у куклы. - Или ты до сих пор переживаешь за свою бывшую? А может вообще любишь ее?
Комната вдруг становится слишком тесной, стены будто сдвигаются, загоняя меня в ловушку. Я хватаю ее за руку, от чего она роняет помаду, и та, упав на ковер, оставляет след, похожий на разбавленную кровь.
- Ни то, ни другое, - шиплю, чувствуя, как по спине бегут капли пота, смешиваясь с мурашками раздражения. - Мне просто противно, что она полезет своими грязными ручонками в наше счастье.
Соня вырывается с силой, которой я от нее не ожидал, и вскакивает, ее глаза сверкают холодным блеском. Она начинает метаться по комнате, как сумасшедшая, размахивая руками, сбивая по пути рамки со стола.
- Мне плевать, какими ручонками она полезет! - визжит она, ее голос оглушает, как сирена. - У нее все равно ничего не получится! Ничего она не разрушит! Я хочу, чтобы она знала, как нам хорошо! Хочу, чтобы она видела наши фото в журнале и рыдала в подушку от того, что сама их пустила в печать!
- Если не откажешься от статьи, - говорю медленно, выделяя каждое слово, будто разговариваю с глухой, - свадьбы не будет.
Соня резко замирает на месте, будто ее ударили током. Ее лицо сначала бледнеет, потом краснеет до корней волос. Она хватает со стола журнал, и швыряет в меня с такой силой, что страницы разлетаются в полете.
- Я уже платье купила! - орет что есть силы, и слезы текут, оставляя черные следы туши. - Ты обещал! Ты клялся, что это навсегда!
Медленно наклоняюсь, поднимаю журнал с пола, какой-то свадебный, какая ирония, и кладу его обратно на стол.
- Тогда прибереги его для другого раза. Я все сказал, - говорю я и разворачиваюсь к выходу. Если и сейчас меня не услышит, значит будем прощаться.
За спиной раздается душераздирающий вопль, какой бывает только у женщин, громкий, пронзительный, полный ярости и боли. Что-то тяжелое, похоже ваза, летит мне вслед и разбивается о стену рядом с дверью, осколки сыплются на пол, но я не оборачиваюсь.
Захлопываю дверь квартиры так, что, кажется, все соседи это слышат.
В лифте вдруг замечаю, что дышу так часто и громко, будто пробежал марафон. Руки дрожат, сжимаю их в кулаки, чтобы скрыть тремор. В кармане звонит телефон. Она. Наверное, недоговорила. Я выключаю его, не хочу слушать продолжение истерики. Я не мальчик ей, чтобы так со мной играть.
На улице идет дождь, холодный, противный, словно осенний, хотя на календаре еще лето. Холодные капли стекают по лицу, смешиваясь с потом, но мне все равно. Машина стоит там же, где я ее бросил с включенными фарами и незакрытым окном, в которое уже залилось прилично воды. Черт! Сиденье уже мокрое и холодное, когда плюхаюсь на него.