А то стало как-то неуютно в этом месте.
- Нет, никак. У него то командировка, то партнер, то переговоры. Как всегда, вечером позвонит, скажет, что все затягивается и вернется за полночь, а может и вообще заночует в офисе, чтобы не тратит пару часов на дорогу, которые мог бы поспать.
- Ужас какой, - сокрушаясь, ни то искренне, не то постановочно, сочувствует мне, но я не нуждаюсь в этом.
- Я уже привыкать начинаю к его звонкам в одиннадцать вечера, к вопросу «как дела», как говорит «извини», как обещает, что в следующий раз точно будет дома, - развожу руками, и мои ногти на секунду впиваются в ладони. Боль резкая, ясная, и она единственное, что не дает мне рассыпаться прямо сейчас ни то от боли, ни то от ярости.
Понимаю, у него бизнес, но я же как-то нахожу время на семью. И я не многого прошу, пару дней в году, на дни рождения и праздники. Отпуск уже как получится, и то, на телефоне с ноутбуком вполне реально.
Ира смотрит на меня не с жалостью, а с пониманием, за это я ее и люблю. Она не станет утешать пустыми словами, не бросится обнимать, делая вид, что моя боль, это просто временный дискомфорт. Она выслушает и все, а это очень ценно. Ненавижу непрошенных советов, и сама не даю, пока не попросят.
Ее максимум, предложить варианты почему все так.
- Может, он готовит сюрприз? - осторожно предполагает она, и я вижу, как ее глаза бегло скользят по моим рукам, заметив, как я сжимаю и разжимаю кулаки.
Я фыркаю и берусь за чашку снова, только чтобы занять руки. Фарфор холодный, как и все вокруг.
- Последний сюрприз от него, это когда на восьмую годовщину отключил телефон, мы взяли сына и поехали в лес на шашлыки с нашими свидетелями. Все. Тогда я удивилась, как он так все оставить ради меня решил. А дальше все, каждый год пошли букеты через секретаршу, потому что после той годовщины бизнес пошел резко вверх.
Ира сначала смеется, но увидев мое удивление, тут же прикрывает рот ладонью. Ее глаза расширяются от ужаса, когда она понимает, что это не шутка, что за этими словами и в самом деле сокрыты годы пустых обещаний, ночей у телефона, ожидания, которое в этом году закончилось.
- Ой, прости, это, конечно, не смешно.
- Да ладно, - машу я рукой, но голос звучит чуть тише, чем хотелось бы. - Привыкла уже.
Ира вдруг оживляется, ее пальцы барабанят по столу, нарушая тягостную тишину. Она бросает взгляд на умные часы, дорогие, подаренные тем самым мужчиной, о котором мы только что говорили, но имя которого я не знаю.
- Кстати, скоро должен прийти подарок! – пытаясь увести нас с тяжелой дорожки, чуть ли не хлопая в ладоши, начинает.
- От твоего мужчины? – уточняю, сама не знаю зачем, и стараюсь вложить в голос побольше интереса, но внутри все сжимается в тревожном предчувствии.
- Ага. Говорил, что что-то особенное заказал, - и снова эти мечтательные нотки. Когда-то я тоже была такой.
Делаю глоток остывшего кофе, он все еще горьковато-крепкий, как и мои мысли.
- Ну хоть у кого-то сегодня праздник, - пытаюсь порадоваться за нее, но что-то как-то не идет радость, однако Ира хихикает, не замечает моего испортившегося настроения, и тут же в прихожей раздается резкий звонок.
- О! Это, наверное, он! - она вскакивает так быстро, что стул скрипит по полу, будто протестуя против такой резкой смены положения.
А мне хорошо. Звонок домофона раздается как раз вовремя, спасая нас от неловкости положения, во всяком случае для меня. Ира скользит босыми ногами по теплому паркету с подогревом, ее белоснежные широкие брюки колышутся при ходьбе.
Я остаюсь сидеть, разглядывая абстрактную картину над диваном. Несколько геометрических фигур в серо-голубых тонах, которые, кажется, стоят как моя годовая зарплата в прежние времена.
Через минуту Ира возвращается с большой плоской коробкой, почти в полный ее рост, упакованной в грубую крафтовую бумагу. Странный контраст с этой вылизанной эстетикой.
- Поможешь открывать? – спрашивает, и я встаю, чувствуя, как под коленями дрожат мышцы.
И пока я иду, Ира уже сняла верхний слой упаковки, и теперь перед нами большая плоская коробка, перевязанная шелковой лентой.
- Держи, - говорит она, протягивая мне один край.
Я беру, и мои пальцы слегка дрожат ни то от холода, ни то от волнения. Сама не знаю от чего.
Мы снимаем крышку, и Ира осторожно вытаскивает картину. Сначала я вижу только оборотную сторону, матовую, темную.
- Ну же, - шепчет Ира, переворачивая ее.
Мы снимаем упаковку, и я замечаю, как ее пальцы дрожат. Картина тяжелая, в массивной раме из черненого металла. Когда она переворачивает ее, сначала я вижу только качественную печать на холсте. Потом - лица.