- Что-то не так? - спрашиваю, откладывая меню в сторону.
Он кладет телефон на стол, слегка толкая его от себя, будто он его обжег.
- Друг зовет кататься на роликах. Родители ему новые подарили… А я не умею, - он говорит это так, будто признается в чем-то постыдном, хотя это не так. Просто еще одна маленькая рана, оставшаяся от отца, который не научил его таким простым вещам.
- Это не проблема. Хочешь, научу? - Рома поднимает на меня удивленный взгляд, и в его глазах проскакивает что-то живое. Надежда. Слабая искорка надежды, которая заставляет мое сердце сжаться.
- Вы серьезно?
- Завтра, в три, в Центральном парке. Если хочешь можем встретиться и начать, - уточняю ему, таким образом отвечая на вопрос. Он смотрит на меня секунду, потом его лице расплывается улыбка, первая за сегодня. Искренняя, беззаботная, какой и должна быть улыбка подростка.
- Да. Хочу. Спасибо вам, - Тимофей усмехается, слегка толкая меня локтем в бок.
- Ну вот, теперь ты и тренер, - подкалывает он, но в его голосе нет насмешки, только тепло.
Я пожимаю плечами, стараясь сохранить невозмутимый вид.
- Зато будет повод выйти из дома и вынырнуть из бесконечных дел, - отвечаю ему, но мы оба знаем, что дело не только в этом.
Рома смеется, и в этот момент он выглядит просто ребенком, без груза прошлого, без боли. И я понимаю, что завтра в парке буду не только ради него.
Но и ради нее.
Чтобы и ей стало легче, видя счастье в глазах сына.
Глава 33
Глава 33
Альбина
Холодный пластик стула впивается в ладони, когда я сжимаю его края, пытаясь найти хоть какое-то устойчивое положение в этом неуютном казенном помещении.
Полицейский участок пахнет дешевым кофе и чем-то затхлым, как будто здесь годами выдыхали отчаяние. В воздухе висит тяжелая смесь пота, стресса и усталости, запах людей, попавших в беду, и тех, из-за кого случаются беды.
За решеткой в соседней комнате шумят задержанные, кто-то кричит угрозы полицейским, кто-то плачет. Один из сотрудников монотонно стучит по клавиатуре, изредка вздыхая. Обычный рабочий день в этом месте, где чужие трагедии становятся рутиной.
Я не хотела сюда приходить, но следователь настоял: Марк просил встречи. Настойчиво просил.
Дверь открывается с легким скрипом, и его вводят под конвоем.
Он выглядит… изможденным. Небритое лицо, тени под глазами, будто он не спал неделями. Рубашка мятая, будто в ней спал несколько дней подряд, на вороте темное пятно то ли от пота, то ли от еды. Но взгляд все тот же, острый, злой, как у загнанного зверя, который еще не сдался. Он садится напротив, цепляется пальцами за край стола так, будто это единственная опора в его рушащемся мире.
Я замечаю, что ногти у него обломаны, будто грыз в моменты отчаяния.
- Ну что, довольна? - первое, что он говорит, глядя на меня.
Я не отвечаю сразу, просто смотрю. Внутри нет ни злорадства, ни жалости, только холодное любопытство. Интересно, он действительно думает, что я пришла выслушивать его упреки?
- Ты позвал оскорблять меня? Я не собираюсь это терпеть, - встаю, желая уйти, но он резко вытягивает руку, как будто пытается схватить меня через стол.
- Не для этого. Стой, - голос сразу меняется, становится более низким, хриплым и просящим. В нем слышится отчаянная мольба, но нет, мне его не жаль. Мне любопытно зачем я здесь, и как он из своего хамства будет выкручиваться.
Я сажусь обратно, закидываю ногу на ногу и, скрестив руки на груди, жду.
- Я не просил бы, если бы был другой выход, - он резко вздыхает, наклоняется ближе, и от него пахнет потом, тюремным мылом и чем-то горьким. - Мне нужен адвокат. Хороший. Помоги. Я не протяну за решеткой. Тем более я не заслужил там быть!
- Зачем мне тебе помогать? - мой голос звучит ровно, без злости.
- Ты что, не понимаешь? - он бьет кулаком по столу, и гулкий стук разносится по комнате. Конвоир тут же делает шаг вперед, но Марк отмахивается, будто тот назойливая муха. - Меня посадить могут, Альбина! На десять лет минимум! Ты хочешь этого? Ты правда хочешь, чтобы я сел и все говорили, что у Ромки отец сидит?
- Ты сам этого хотел, когда изменял, когда хотел бросить меня, когда решил, что можешь кинуть Тимофея. Ты получаешь по заслугам, и, дав тебе адвоката, я не собираюсь перечеркивать все то, что так долго делала, все, к чему так долго шла.
Он замирает, потом медленно качает головой, усмехаясь. Эта усмешка кривая, безрадостная, как у человека, который вдруг осознал, что игра проиграна.