— Спроектировано сумасшедшим, — сказал Боскован, и, захватив ногой соседний стул, придвинул его к столу. — Задумано таким образом, чтобы не отвлекать нас от работы.
— Точно, — усмехнулся Сент-Джеймс.
Пока Линли открывал три упаковки бисквитов и выкладывал их на тарелку со стуком, похожим на артиллерийские залпы, Боскован разливал чай.
— Свежая выпечка, — съязвил Боскован, после чего взял бисквит, опустил его в чай и подержал там. — Джон разговаривал сегодня с адвокатом. Мне потребовалась куча времени, чтобы уговорить его. Всегда знал, что он упрямый, но не до такой же степени.
— Собираетесь предъявить ему обвинение?
Боскован посмотрел на свой бисквит и опустил его в чай.
— У меня нет выбора. Он был там. Он признает это. Есть свидетельские показания. Его видели там. Свидетели слышали шум. — Боскован откусил кусочек бисквита, после чего поднес остатки к глазам и кивнул. Вытерев салфеткой руки, он подвинул тарелку своим посетителям. — Не так уж и плохо. Только надо немного размочить. — Он подождал, пока они взяли по одному печенью, прежде чем заговорить опять. — Другое дело, если Джон всего лишь был там. Вот если бы там не было шума, который слышали почти все соседи…
Сент-Джеймс взглянул на Линли, который в это время клал второй кусочек сахара в чашку. Указательным пальцем он провел по ручке чашки и промолчал.
— А какой мотив мог быть у Пенеллина? — спросил Сент-Джеймс.
— Предположим, скандал вышел из-за Нэнси. Кэмбри пришлось жениться, и ему это было не по нутру. Все об этом говорят.
— Тогда зачем он женился? Почему не отказался? Почему не настоял на аборте?
— Джон говорит, что его дочь и слышать не хотела об аборте. А Гарри Кэмбри ничего не желал слышать о том, что Мик может отказаться от Нэнси.
— Но Мик взрослый человек…
— Его отец болел и мог умереть после операции. — Боскован выпил свой чай. — Гарри Кэмбри понял, на чем может сыграть, и сыграл. Он это сделал. Парень попался в ловушку. И отыгрывался на Нэнси. Все знают, и Джон Пенеллин тоже.
— Но вы же на самом деле не верите, что Джон…
Боскован поднял руку:
— У меня факты. Мы работаем с фактами. Все остальное не имеет значения, и вам отлично это известно. Не имеет значения, что Джон Пенеллин — мой друг. Его зять убит, и важно только это, как бы я ни относился к Джону. — Боскован растерялся, словно этот всплеск чувств был неожиданным для него самого. — Я предложил ему пойти домой и подготовиться к защите, — уже спокойнее продолжал он. — Но Джон отказался. Как будто ему хочется сидеть в тюрьме. Как будто ему хочется идти под суд. — Он взял еще один бисквит и разломал его. — Как будто он в самом деле это сделал.
— Мы можем с ним повидаться? — спросил Линли.
Боскован помедлил с ответом. Посмотрел на Линли, потом на Сент-Джеймса, потом перевел взгляд на окно:
— Не положено. И вам это известно.
Линли вынул из кармана свою карточку, но Боскован махнул рукой:
— Да знаю я, что вы в Скотленд-Ярде, но это дело не Скотленд-Ярда, а у меня тут свое начальство. Никаких посетителей, кроме членов семьи и адвокатов, когда речь идет об убийстве. В Пензансе всегда так было вне зависимости от того, что вы делаете там у себя в Лондоне.
— Приятельница Мика Кэмбри исчезла из Лондона, — сказал Линли. — Может быть, Джон Пенеллин что-нибудь знает.
— Вы работаете с этим делом?
Линли не ответил. Девушка в белом, заляпанном пятнами платье принялась переставлять тарелки с соседнего стола на металлический поднос. Печенье ломалось и крошилось. Мятая картошка упала на пол. Боскован не сводил с нее глаз, стуча твердым бисквитом по столу.
— Проклятье, — прошептал он. — Ладно. Постараюсь устроить.
Он оставил их в комнате для допросов в другом крыле здания, где были один стол и пять стульев, не считая зеркала на одной стене и лампочки на потолке, вокруг которой паук неутомимо плел паутину.
— Думаешь, получится? — спросил Линли.
— У него нет выбора.
— Ты так считаешь?
— Другого разумного объяснения нет.
Констебль в форме привел Джона Пенеллина, и тот, увидев своих посетителей, отпрянул, словно его первым порывом было сбежать. Однако дверь уже закрыли, и Джон Пенеллин поглядел на окошко в ней, словно раздумывая, не позвать ли констебля обратно, однако не позвал и подошел к столу. Когда он оперся на него, усаживаясь на стул, стол закачался.