Самым насущным желанием Элрика было выбраться с этой неестественной гати. Хотя она и сверкала, как полированный мрамор, но представляла собой всего лишь укатанную грязь – отходы, спрессованные с землей до плотности камня. Неужели все это было одним лишь мусором? По какой-то причине эта мысль растревожила его, и он быстрым шагом направился к южной кромке. Отирая со лба пот, он снова и снова спрашивал себя: каково назначение этого места? Со всех сторон его окружали мухи, а пожиратели падали посматривали на Элрика как на возможного претендента на их добычу. Он опять закашлялся от зловония, но другого пути у него не было – ему предстояло взобраться на очередную кучу, чтобы вдохнуть целительный воздух пшеничных полей.
– Счастливого тебе полета к родной пещере, госпожа Шрамоликая, – говорил он на ходу. – Кажется, я обязан тебе и жизнью, и смертью. Но я не желаю тебе зла.
Элрик обмотал шарфом нос и рот и начал взбираться по шевелящимся под его ногами отбросам, тревожа каждым своим движением и мусор, и падалыциков. Он поднимался медленно, а на него шипели летучие крысы и птицы. И снова он задавался вопросом: какое существо проделало здесь эту тропу, если только это была тропа. Он не сомневался, что это не творение рук человеческих, а потому стремился как можно скорее добраться до пшеничного поля, такого ясного, такого понятного, не вызывающего никаких вопросов.
Он добрался до гребня и продолжал двигаться вдоль него, рассчитывая найти более твердую почву под ногами. Пиная гнилье и злобно зыркающих на него грызунов, он спрашивал себя, какая же это цивилизация свезла отбросы своей жизнедеятельности кдороге, сооруженной каким-то сверхъестественным существом. Потом ему показалось, что внизу, неподалеку от пшеничного поля что-то движется, но сумерки уже почти окутали землю, и он приписал это игре своего воображения. Может быть, этот мусор – нечто вроде пожертвования? Может быть, люди, обитающие в этом царстве, почитают бога, который перемещается от поселения к поселению, приняв облик гигантской змеи?
Он спустился на несколько футов и остановился на какой-то старой канистре, и тут ему снова почудилось движение внизу. Он увидел мягкую фетровую шляпу, возвышающуюся над кипой тряпья, и уставившееся на него с недоуменным выражением птичье лицо.
– Господи милосердный, сэр! Это не может быть простым совпадением! Как по-твоему, какую цель преследует судьба, вторично соединяя нас? – Это был Уэлдрейк, карабкающийся вверх от пшеничного поля. – Что там за тобой, сэр? Неужели то, что за этим мусором, такое же однообразное, как это поле? Там еще одно поле? Господи милосердный, сэр, мы попали в царство пшеницы.
– Пшеницы и мусора у какой-то сумасшедшей дороги непонятного назначения, прорезающей эти пространства с востока на запад. И выглядит она довольно зловеще.
– И поэтому ты идешь в другом направлении?
– Да. Я не хочу встречаться с тем неприятным созданием Хаоса, которое проложило эту дорогу и лакомится этими подношениями. Я полагаю, что мои лошади остались в другом измерении?
– Мне это неведомо, сэр. Я ведь думал, тебя сожрали. Но у этой рептилии оказалась сентиментальная слабость к героям, да?
– Что-то в этом роде. – Элрик улыбнулся; он был странным образом благодарен рыжему стихотворцу за его иронию. Рассуждения этого человека были куда как предпочтительнее его недавнего разговора с отцом. Он стряхнул с себя пыль и какую-то налипшую на одежду дрянь, в которой копошились личинки, и обнял маленького человечка, которого их воссоединение привело в настоящий восторг.
– Мой дорогой господин.
И они пошли рука об руку вниз к освежающей пшенице в направлении реки, которую Элрик разглядел со спины дракона. Он видел город на этой реке, добраться до которого, по его расчетам, можно было меньше чем за один день. Он сказал об этом Уэлдрейку, добавив, что у них, как это ни печально, нет никакой провизии, ни средств для ее добычи. И единственное, что им остается, – это жевать незрелые пшеничные зерна.
– Ах, где вы, мои браконьерские денечки в Нортумберленде! Хотя постойте – когда-то, еще мальчишкой, я довольно ловко управлялся с силками и ружьем. Поскольку шарф ваш и без того пришел в негодное состояние, может быть, вы не будете возражать, если я еще немного расплету его? Возможно, я вспомню мои прежние навыки.
Сделав дружеский жест, Элрик протянул похожему на птицу поэту свой шарф и принялся смотреть, как ловко работают маленькие пальцы, расплетая материю, развязывая узлы, пока в руках поэта не оказалась довольно длинная нитка.