— Если что и было, уже этого там нет. Но можно у Аннарэн спросить, в принципе. Может, когда постель убирала, что-то увидела.
— Да, ты прав, спрошу. А ты что хотел сказать?
— Думаю, в Храм наведаться. Что-то Жрец знал ещё тогда, но промолчал. Мог бы и предупредить, — сказал ворчливо. — Ты как себя чувствуешь?
— Хорошо. Устала немного. Дай булочку, пожалуйста. Они такие вкусные. Что он туда положил на этот раз?
— Кусочки апельсиновой корки и шоколада.
— Объедение! — она закрыла глаза, откусив кусочек.
— Одно радует, что его здесь нет и не будет, а за дочерью мы уж тут проследим.
— Умгум, — она всё ещё жевала, — придётся ограничить визиты к родным, — она огорчённо оттопырила губы.
— Ну, тебе же никто не запрещает.
— И как мы им объясним? Что мама в одну х… э… в одно лицо, короче, отправилась на карусельках кататься?
Он рассмеялся:
— А ты будешь кататься?
— Нет, конечно, — вздохнула Ена, — но им пока это невдомёк. Раз поехала, значит, развлекаться.
Топот по коридору обозначил, что всё, свободная минутка закончилась. Дверь распахнулась и Элька с криком кинулась к ним:
— Мааама! Посмотри, что он сделал!
В руках была “мальчиковая” панда, но без шариков-помпончиков на груди. Мама Йена подняла брови, но улыбка таилась в глазах и губы подрагивали, готовые вот-вот рассмеяться.
— Ну, и зачем ты их оторвал? — поинтересовалась у Мэйки, топтавшемуся недовольно позади сестры.
— Не оторвал, отрезал. Лонькиной кукле можно пришить куда-нибудь. Он мальчик, мама! Ты сказала, что он — кодав*. Хоть и по-другому выглядит. А что это за кодав с такими висюльками.
— Ладно, ладно, я поняла тебя. Твой “панд” так выглядит намного мужественные, — согласилась мама и обняла возмущённую Лониэллу. — не сердись на брата, он же своему оторвал… отрезал помпончики, у твоей красавицы они остались. Кстати, как ты её назвала?
Лониэлька покраснела и шёпотом выдала:
— Люсьена.
Ена прослезилась, чуть не ляпнув от избытка чувств свою любимую фразу — “убить и закопать”, уже слегка подзабытую. Но просто поцеловала и дети умчались, успокоенные оба и счастливые.
Петрус тоже её поцеловал:
— Я бы уже наорал на обоих. Как ты умеешь обойти все углы, не понимаю. В общем, я сейчас в Храм отправляюсь. А детей посади хоть за занятия, что ли, какие-нибудь. А то магистры сейчас по одному заявятся, а у них и в тетрадях, и в головах пусто.
— Да, сегодня их будет трое, — кивнула Ена. — Думаешь, Жрец что-то ответит? Они любят туману подпускать под все свои изречения.
Петрус тут же вытащил свою книжечку и старательно записал: “подпускать туману — что это?”
— Ладно, — вздохнул, — надо отправляться.
В Гренслоу отправился в карете. Экипаж покачивался, Кусскит покрикивал иной раз на пару лошадей, что везла их, а он, поглядывая в окно, размышлял обо всём сразу: надо придумать по дороге вопросы, которые его больше всего интересуют. По поводу Вовы — раз, и по поводу дочери — два. Точно ли они пара или можно уже подыскивать жениха через годик-другой среди достойных драконов. Всё-таки, Вова, как будущий муж для Лониэллы — так себе кандидатура. Потом вдруг подумал о короле. Интересно, летает он или разок взлетел и на этом всё? Куда делся бывший Жрец? Вова сказал, что его проглотил сам Великий и Золотой Дракон. Так ли это? Тут же вспомнил про печально известного “легендарного” дракона, виновника всех их бед. Так и не сказано в легенде, куда он подевался. Тоже вопрос, как сказала бы Йена, на засыпку. Ведь в цепях держали, как говорят… Не заметил за думами, как под колёсами загремела каменная мостовая. Вскоре показался и Храм.
Взбежав по ступеням, остановился у входа. Жрец не встретил. Не ждал? Или ждёт, но внутри? Может, ответы на поверхности и спрашивать не о чем? Нда… Плюнуть и уехать обратно? Нет, раз приехал, надо зайти. Тряхнув головой, вошёл.
Всё, как и в прошлый, последний раз — четыре дракона по углам Храма, трое у чаши. Один служитель подправляет огонь в факелах. И трое посетителей. А Главного Жреца и нет. Он подошёл к чаше. Можно опустить со своей просьбой записку или предмет какой-то в воду. Его утянет на дно и через минуту ответ всплывёт на поверхность. Поэтому и говорят у них: “Ничто нельзя утаить под водой — всё всплывёт когда-нибудь”. Пошарив в карманах, чтобы что-то кинуть в знак вопроса, почувствовал прикосновение к рукаву и обернулся — кому понадобился в такой ответственный для него момент?
Это был один из служащих при Храме. Он поклонился графу и сказал тихо, чтобы услышал только он: