Улыбнувшись, Горыныч махнул рукой:
— Да, я не достоин её дружбы, однозначно, раз умудрился потерять, и до сих пор не имею чести её так назвать. Пит, пойдём к тебе, выпьем за мой приезд, отметим это дело.
— Скоро обед, может, там, все вместе? Впрочем, по одной можно и пропустить. Пойдём, брат… Горыныч.
Горыныч расхохотался:
— Что, рассказала про прозвище?
Проходя мимо Сэма, увидел на его груди прицепленную булавкой бумажку, на которой была надпись — “Сэр БЭРРИМОР” и только покачал головой.
Он шёл вместе с братом, плечо в плечо, как недавно в аэропорту с Грингом, но тут он был чуть выше, чуть шире. Поднялись в кабинет к Петрусу и уселись в дальнем углу, на который Ена ни разу даже не обратила внимания. А там стояли уютные диванчик и пару креслиц вкруг небольшого столика, который она бы назвала журнальным. Но он был просто виераспойтом, столиком для гостей, у небольшого камина, где приглашённый или нагрянувший нечаянно гость мог расслабиться, забыть о заботах за стенами этого дома. Поделиться своим горем, радостью и это всё с ним тут будет разделено.
Вот братья и сели там. Младший специально привёл старшего сюда, потому что не хотел с ним спорить в очередной раз. Хотел просто пообщаться, может быть, просто задать несколько вопросов в отношении гувернантки… Ненавязчиво, ненароком… Всё равно сейчас Виторус будет говорить о ней.
Глава 11
Огнимус, которого Ена видела как-то в спальне детей с круглыми глазами от шока увиденного там, принёс им, взяв в напарники Треика, еду: вино, сыр, фрукты, и мужчины уютно устроились за виераспойтом*. Взяли по бокальчику, Петрус, как хозяин, налил вина и они, не чокаясь (такой традиции у них не было), подняли бокалы, чуть качнув в приветственном жесте, и отпили по глоточку.
— Расскажи, как она к вам попала… вернее, как появилась.
— Ну, как… Шок был у всех, однозначно. Она с первой минуты всё тут поставила вверх тормашками, — и, наклонившись к Виторусу, пожаловался, — они с детьми спелись и потихонечку громят замок. Боюсь, он её долго не выдержит.
— Кто? — удивился Виторус.
— Да наш Хойвэлл, кто же ещё. Пока держится, похихикивает, но надолго ли этого его настроения хватит? Сам знаешь, какой у него характер. Помнишь, как он над Кэтти измывался, пугая её то хохотом, то дверьми прищемлял не раз. Может, она из-за него и ушла от меня.
Виторус снова смеётся:
— Твоя бывшая выдумывала больше, чем можно вообразить, надо же было чем-то оправдать свою страсть к мужчинам.
— Ты не прав, потому что ты не видел этого своими глазами. А я видел. И потом… леди Йена, если что, не просто гостит у нас, она тут застряла по милости того же Хойвелла. Он её не выпускает.
— Серьёзно? Это что-то новенькое… Что он задумал, интересно.
— Если бы ещё и сказал, — поморщился в досаде младший.
— А в чём это выражается? Ну, что он её не выпускает. Не за руки же хватает.
Петрус хмыкнул:
— Нет, конечно, просто переставляет двери, если она хочет выйти. И твоя дверь у портрета, ну из твоего “коридора”, исчезла сразу же, как только она в неё вошла в замок.
— Ну я же вошёл как-то!
— И мы выходим из замка, когда в этом возникает нужда. А её не выпускает. И при этом омерзительно… да-да! именно омерзительно! — он повернулся к стенке замка, — хихикает. В первый день так хохотал, что она упала в обморок и после этого сказала, что ночевать одна боится…
— И что? — напрягся старший, — с кем она ночевала?
Младший пожал плечами:
— Одна, разумеется. Он угомонился и не мешал ей спать. А утром к ней примчались дети, пользуясь тем, что в ней нет магии и дверь открыта. Там они… познакомились и попросили пригласить к ним в качестве гувернантки. Всё равно не может выйти.
— Да… дела… Он явно что-то задумал… И как она в этом качестве?
Петрус усмехнулся:
— Говорю же — спелись. Через пару дней она установила новый предмет для детей — домоводство.
— А, есть у них такой, — кивнул Виторус. — И во что он вылился?
Петрус усмехнулся и стал вспоминать, как со своей стороны, так и по рассказам детей.
…В тот день дети с гувернанткой ни свет, ни заря, а это было часов в пять утра.
— Леди Йена! Почему в такую рань надо вставать на урок? — как всегда, Мэйнард был недоволен, хмурил брови и бухтел, как паровоз на подъёме в горку.
Сестрёнка же смотрела преданными глазами на неё и молча шмыгнула в ванную комнату. Вторую умывалку им так ещё и не придумал никто, поэтому, да, кто первый встал, тому и “тапки”, в данном случае, ванна со всеми вытекающими в прямом и фигуральном… Он снова фыркнул, но отстаивать пальму первенства не стал, а, вздохнув уныло, начал заправлять обе кровати. Понимал, что снова его “покусают”, то есть, лишат чего-то привлекательного.