– Там другое земное тяготение. – Переводя дыхание, говорил Бабкин. Крохин кивал головкой и поджимал пухлые девичьи губы, пряча улыбку. Он точно знал почему Иван не смог показать настоящую игру, почему на горке ему удавалось брать коварные подачи, почему мяч всегда летел ему в руки. Сергей молчал и нисколько не удивлялся. Он знал причину отличной игры друга.
Глава шестая.
Оставленные на переэкзаменовку, понуро уходили. Им предстояло заниматься в то время, когда песок на пляже так горяч, а вода в реке ласкова и холодна. Вера Ильинична собрала тетрадки с выполненными заданиями и пошла к двери, оставив племянницу и странного мальчишку. Стелла заторопилась за ней, зачем-то говоря находу, словно хотела сделать наиважнейшее открытие:
– Бабкин любит полонез Агинского. Знает все оперы Бизе, – Сказав это, девушка возвратилась и встала к окну, следя за комкастыми сине-белыми облаками, подсвеченными снизу золотыми солнечными потоками. Клубы на небе перемещались, словно кипели в огромном котле. Бабкин стоял рядом и видел, как в месиве потоков вспыхивали тонкие нити коротких молний.
– Будет дождь, – проговорила очаровательная девушка. Она знала, что у неё чудесное лицо и удивительная фигура. Поэтому встала так, чтобы паренёк оценил её великолепный профиль, тонкую талию и выпуклые картинные бёдра. Вдруг женщина в синем жилете и кремовой блузке возвратилась и бросила в проём двери:
– Сейчас приду. Подождите.
Её долго не было. Иван не знал, как себя вести с выпускницей. Время медленно шло. Бабкин нервничал, не особенно радовался присутствию беззастенчивой девушки. Сергей на первом этаже ремонтировал ломаные парты. Он должен быть рядом с ним. Когда придёт учительница, неизвестно. Винный угар прошёл. Иван стал прежним.
– Я пойду ремонтировать парты. Нам дали класс. Практика. Решили отработать сейчас.
– Подожди, – сказала девушка и заботливо посмотрела ему в лицо. От нестерпимой доброты ему стало хорошо и волнительно. Ещё никто не дарил ему подобных взглядов. – Ты, правда, не умеешь танцевать? Я буду тебя учить. Приходи завтра ремонтировать парты. Нельзя жить, не умея вальсировать.
– У меня не получится. Не смогу.
– Почему? – почти воскликнула, сияя кукольным личиком, девушка. – Это же так просто. Положи руки сюда… – Иван откачнулся. Сел за парту. – Странно. Ты боишься меня? Встань. Тебе не хочется обнять меня?
– Не в этом дело. Обниматься под музыку у всех на глазах, может быть, и хорошо, но не для меня.
– Я – поняла. Ты никому не делаешь ничего плохого. Мы только будем танцевать. Больше ничего. Ты никому не изменяешь…
– Я дал себе слово, что…
– А если она станет тебя учить? Согласишься?
– Нет. Не станет.
– Я знаю её? – тихо спросила Стелла, складывая руки под высокой грудью.
– Знаешь. …Какая разница? От этого ничего не изменится.
– Ты ей сказал? – расстроилась девушка, получившая может быть сотню записок, часто слышавшая искренние признания и клятвы в верности.
– Она знает. Что тут говорить, когда без слов всё ясно. …Она знает. Только что-то не так. А что – незнаю. Мы просто ещё дети, хотя уже и выросли.
Быстрыми шагами от двери шла озабоченная Вера Ильинична. Она несла перед собой лист бумаги. Стелла улыбалась чему-то, глядя на доску, разрисованную смешными фигурками. «Шифр Артура Конондойла. – подумал Иван, – пытаясь припомнить какую букву обозначает первый человечек с поднятой вверх левой рукой, а правая рука упиралась в бок. – Нужно заглянуть в записную книжку. Кажется буква «Я». Кто же это написал?»
– Бабкин, вы сдали переэкзаменовку, – заговорила, вздохнув, женщина, – Если хотите дальше учиться в этой школе, учитесь. Вы аттестованы.
Не арестован, но аттестован… Всё будет по-старому. Он будет видеть эту злюку, будет встречаться на вечерах, а на уроках физкультуры они будут посылать мячи друг другу, играя в разных командах. Она умеет подавать кручёные мячи, великолепно прыгает и сильно «режет», но ему посылает лёгкие мячи, которые легко принимает. А если он сделает плохую подачу, не обманную, а неловкую, неумелую, она её обязательно возьмёт, как бы это не было ей трудно сделать.
От неожиданности Иван, как пишут в романах, окаменел. Он ждал ещё каких-то неприятностей, ему должны были устроить опять ловушку, загнать, как говорят, в пятый угол. Завуч, которая отняла теневой театр, заставляла заниматься только им, требовала регулярного выхода фотовитрины, рассказывающей о школьных делах, но не давала денег на фотоматериалы, узнала, что он выполнил три задания, что его напрасно оставили на осень. Она не могла не знать, что Бабкин ни в чём не виноват. Справедливость обнаружилась. Директора не стоит бояться, он будет преподавать в институте.
Радости не было. Стелла поздравляла, тормошила, брала за руки. Он вдруг почувствовал, что сейчас девушка увидит его слёзы. Бабкин кинулся к двери. Остановился.
– Спасибо, – выдохнул, пытаясь избавиться от мягких лап, сдавивших горло.
Глава седьмая
Они работали. Никто им не мешал. В большие окна струисто вливалось солнце. Сизая туча висела над горами за шлюзами, за городом. Всю ночь шёл дождь. Друзья прикручивали новые некрашеные крышки парт, меняли треснувшие от яростной учёбы спинки и сиденья. Сергей так подгонял детали, что не было щелей и перекосов. Он закруглял края рубанком, шлифовал наждачной бумагой. Иван любовался работой друга и старался не отставать. Оставалось совсем немного – две парты. Вошли девушки с банками краски.
– Мы не помешаем? – спросила, сверкая зубами и веснушками, Женя Живкова. Она быстро поправляла свои огненные локоны под косынкой. Вера прошла к окну, поставила банку с краской, начала что-то искать, проходя между рядами. «Какая она хорошенькая, – подумал Иван, – Даже лучше, чем Стелла, чем Наташка. Она строга и молчалива. Смеётся редко. В синих глазах, за стёклами очков замёрзли боль и грусть».
– Мы вам поможем, – сказал Сергей. – Кисточки принесите.
– Нам только шкафы, – сказала Вера, – Мы сами управимся.
Иван завернул последний шуруп, стукнул крышкой парты и начал открывать заклеенные осенью окна. Трещала бумага, стучали рамы. Между ними лежал слой чёрной пыли.
– Надо же, – удивлялась Женя. – Окна заклеены замазаны, а откуда столько пыли?
По городу спешил прекрасный июньский счастливый день. Пахло распустившимися листьями тополей и клёнов. Запахи краски из банок и со стен шкафов пытались смешиваться с воплями детей на спортплощадке, но таяли среди солнечных струй.
Девушки ушли переодеваться, а Иван и Сергей, мыли руки в кабинете по труду. Владимир Эрнстович остался доволен работой друзей, но попросил закрыть окна. Они медленно шли по нагретому асфальту тротуара и планировали, как начнут делать заготовки для лопат.
– Зайду за проявителем, – сказал Иван. – Нужно сегодня попечатать фотки. Ходили с бабушкой по адресам, домик выбираем. Не по нашим деньгам. Вчера встретила бабушка старых знакомых. Сфотографировал. Пришли соседи. У них ребёнок начал ходить. Всё плёнку забил. Обещали заплатить, если сделаю хорошо.
Сергей знал, что маршрут Бабкина будет пролегать по двору, мимо окон той задаваки и вредины, которая не пришла отрабатывать, хотя и обещала девочкам из звена. Если бы она тогда сидела на лавочке у края футбольного поля, разве Иван смог столько пропустить мячей? Никогда! Тогда бы он не подвел ни Стасика, ни команду. Но её не было на том матче. Сергей звал. Она не то что противна ему, но её считает странной. Даже списать никому не давала. Училась хорошо, а списывать не разрешала. Даже староста, и тот никому не отказывал в помощи.
– Куплю пончиков, буду ждать напротив у дворца Металлургов. Хорошо. …Только две бутылки пива. Куличок обещал приехать. Толя Бирюков сегодня на соревнованиях по штанге выступал.
Иван вошёл в арку между домами, увидел девушек, играющих в волейбол. Маша, Нина, Валентин, Юра и она. Летние воздушные открытые платья. Мальчишки щеголяли в спортивных брючках, в разноцветных теннисках.
– Давай, с нами! Мы собираемся позагорать…! Где Сергей? – Девушки поморщились. От Ивана пахло краской и керосином.