Нечто подобное Иван наблюдал каждые выходные. Под его окном сбежавшие от жен мужики каждые выходные играли в домино. С воскресного утра было ясно, к чему все идет и чем закончится, но до поры никто и виду не казал. К вечеру беспокойство нарастало, разговоры все больше становились пустыми, а фразы односложными.
Наконец, кто-то бил себя по ляжке: «Ну что? Кого ждем-то? Пора бы уже чего-то того?..» Мятые рубли горой сыпались на стол, из-под лавки доставались стаканы, а из карманов четвертинки хлеба. Некто, подробно проинструктированный, бежал в магазин за выпивкой…
Запахло пирожками. Это открылся киоск в холле, у раздевалки. И даже с пятнадцати метров бросается в глаза, какие они жирные и сытные. Почти решился перекусить, но тут как раз подошла очередь. Склонился к задышанному окошку, сделал скорбное лицо.
– У меня ухо…
– Запись к ЛОРу – третье окно.
Перешел в соседнюю очередь и выстоял еще с полчаса.
– У меня ухо…
– Паспорт, полис. Мужчина, ну надо же внимательней. Здесь окно для работающих, для пенсионеров – четвертое.
Ах, ну да: ведь это так важно – отделить тех от других. Кабинеты, врачи, воздух – общие, но окошки, будьте любезны, врозь. Четвертое так четвертое. И еще полчаса постоять.
– У меня ухо…
– Паспорт, полис. Ой, так полис у вас два года как недействительный, надо менять. Вам в кабинет номер пять.
– А можно сначала на прием, а потом поменять?
– Мужчина, очередь не задерживайте. Я же вам говорю: кабинет пять. Не заслоняйте. С утра принял и заслоняет.
На двери пятого кабинета висело объявление, что страховая компания переехала на новый адрес. Минут пятнадцать прогулочным шагом. Как раз и рабочий день начнется.
А на улице – прозрачно-призрачное утро, какое бывает только в марте: небо глубóко, деревья черны, птицы крикливы, и капель – пока еще – тиха и ленива.
В страховой очередь небольшая, всего пять человек, баловство. И не беда, что запросили пенсионное страховое свидетельство. Иван его потерял несколько лет назад, и уже искал по какому-то пустячному делу, и не мог найти. Значит, надо получить новое, и чем не повод.
В пенсионном фонде потребовали ИНН.
– Какой еще ИНН?
– Бумажка такая, красивая, с пломбой.
– Бумажка, я понял. Так это хоть что такое-то?
– И-эн-эн: индивидуальный номер налогоплательщика.
– Стоп. Какие налоги? Я пенсионер.
– Ну не всю же жизнь? А раз он был у вас, то надо указать.
– А нельзя сделать вид, что его как бы и не было?
Пришлось идти в налоговую инспекцию. Человеку стороннему туда в конце марта лучше не ходить: сдаются годовые декларации, страшная толчея. Но он этого не знал и с тупой механической убежденностью продолжал свой бег по учреждениям. Ему даже интересно стало: что придумают в налоговой инспекции, что попросят из-за пазухи достать? Десять фото три на четыре? Автобиографию на четырех листах? Выписку из домовой книги?.. А впрочем, такие круги должны замыкаться, и, положим, не будет ничего удивительного, если затребуют справку о составе крови, которую без сыр-борного полиса и не сделать.
Шлось – легко. Ухо, если ветру не подставлять, почти не болело. Разве что в груди при ходьбе что-то покалывало, да кружилась немного голова, но это скорее с недосыпа, и от свежего воздуха, и от непривычной беготни по городу, стояния в очередях.
Пересекая площадь Победы, скользнул взглядом по памятнику Ленину, и к месту вспомнилась цитата: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя».
– Мама, – произнес Иван Петрович, дернул рукой к нагрудному карману и упал.
И здесь-то и начинается история, здесь-то и находится водораздел; та самая точка, до которой Иван Петрович и не жил вроде, а так – баловался.
Очнулся Иван Петрович не где-нибудь, а именно в морге. Он сел, откинул простыню и встретился взглядом с патологоанатомом. Патологоанатом сидел в углу за столом и пил чай с печеньем. Спустя минуту, минуту пронзительного молчания, печенье в стакане пошло ко дну. В этом был тонкий символизм, настолько тонкий, что никто из присутствующих внимания на него не обратил.