- Обычное, - согласился Свенельд. - В плохие лета. А нынче неурожая не было. Зато жаловались мне недавно: набежали, мол, на село люди оружные. Скотину не тронули, а вот девок шестерых увели.
- Степняки?
- То-то и оно, что нет. Бронь, говорят, почти как у моих гридней.
- Гридни? -Устах презрительно скрявил губы. - Из-за шести девок мараться даже нурманы не станут.
- Из-за шести, может, и нет, - воевода прищурился. - А из-за ста шестидесяти? Мои люди купцов, что полон последний везли, аккуратно поспрошали: откуда челядь? Оказалось, почти всех брали в Чернигове на торгу. А сами купцы киевские. Мои люди вызнали: возят они полон в Степь, да недалеко возят. За лето раз шесть обернулись. Вот и занятно мне: почему это киевские купцы, что ране вели торг с ромеями да булгарами и вместе с Игорем в Царьград гостями хаживали, ныне из Чернигова сиверскими землями в Степь ходят? И откуда та челядь, что они в Чернигове покупают?
- А сами девки что говорят? - ляпнул Духарев. Устах и воевода изумленно поглядели на него, и Серега прикусил язык. Забыл он особенности местного менталитета. Кого интересуют слова рабыни?
Между тем Серега не раз имел возможность убедиться, что именно эти самые челядинки, особенно из тех, что приближены к власть имущим, являются хранителями ценнейшей информации. В первую очередь потому, что относятся к ним - как к мебели. Но переубеждать варягов Духарев не стал. Бесполезно.
- Не может быть, - продолжал между тем Свенельд, - чтобы без войны столько челяди на восход уходило. Зато, слыхал я, в черниговских землях разбойнички озоруют. Только что ж это за разбойнички, что на открытом торгу, у дружины на виду, в княжьем городе хищеным торгуют? А?
До Устаха еще не дошло, а Серега уже все понял. Поскольку в прежней жизни, где вроде бы рабства не существовало, с подобным бизнесом имел несчастье столкнуться.
- Мафия, что ли? - поинтересовался он. Конечно, его не поняли. Пришлось пояснить, что он имеет в виду преступный сговор разбойников как таковых и разбойников из числа представителей власти.
Свенельд поглядел на Серегу с явным одобрением.
- Похоже, - согласился он. - Вот и проведайте, что да как.
Духарев открыл рот, чтобы согласиться, но его перебил Устах.
- А нам-то что за дело до черниговских, княже? - заявил синеусый варяг. Пусть Рунольт черниговский сам и разбирается.
- А если он всем этим и заправляет? - предположил Духарев.
Устах пожал плечами.
- Он - в своем праве, - твердо сказал варяг. - Кому из черниговских не по нраву, как Рунольт судит, - пускай великому князю челом бьет. А ежели говорят на его гридней, что на чужих землях озоруют, так надо их сперва уличить. Мало ли что смерды болтают! Пусть выйдут да и объявят обиду, как по Правде положено! А без того выходит не Слово, а пустословие. Смерду соврать - что псу лапу задрать! Это что ж, мне из-за каких-то сиверянских девок, смердок, - с черниговским князем ссориться?
- Но надо же что-то делать! - возразил другу Духарев. - Ну и что ж, что смерды. Это же наш народ...
- Кто, сиверяне, что ли? Нам, варягам? - ухмыльнулся Устах.
Духарев осекся. Опять он в чужой монастырь - со своим уставом...
Но Свенельд иронию Устаха не поддержал, напротив, поглядел на Духарева с еще большим вниманием и сказал:
- Ты, Устах, как и я, - природный варяг. А Серегей? А сколько тех, кто Перуном клянется, усы синит? То-то! Мы эти земли под себя взяли. Всё, что по эту сторону от степи, - наше. Хоть полянские земли, хоть сиверские, хоть уличские. Наши! И земли. И смерды.
- Не потому ль ты, княже, за уличей три года с уграми воевал? - усмехнулся Устах.
- Потому, - без улыбки ответил Свенельд. - Есть мы - и есть Степь. Что под нас не пойдет
под Степь ляжет. И своих Степи отдавать никак нельзя.
- Это девок-то?-не унимался Устах.-Да кто их считает?
- Я, - сказал Свенельд. - Девки, варяг, мужчин рожают. И смердов, и воинов. Таких, как ты.
* * *
Князь черниговский Рунольт оказался природным варягом. Старый, постарше Свенельда. Еще с Игорем в первый ромейский поход ходил, когда их на море ромеи огнем пожгли. Видно, был Рунольт некогда воином знатным. Теперь же самым выдающимся у князя было брюхо. С хороший пивной бочонок.
Звался Рунольт князем, но по сути был не князем, а посадником. Большую часть с полюдья не в свою казну клал, а отправлял в Киев, Игорю.
Приезжих варягов черниговский князь принял ласково. Узнав, что идут они в Любеч, тут же предупредил: на дороге неспокойно. Завелась на проезжем тракте шаечка. Вроде бы из сиверян. Грабят проезжих, девок воруют по селам, продают волжским булгарам.
Выходит, князь в курсе? И непохоже, чтоб сам замешан. Иначе вряд ли стал гостям подобную информацию с ходу сливать. Или стал бы? Специально, чтоб проверить?
Серега с показным безразличием поинтересовался: откуда сведения? Оказалось - из первых рук. Был, как выяснилось, к Рунольту от татей перебежчик; обещался вывести к ватажной схоронке, да не успел. Зарезался. Прямо в Детинце.
По тону чувствовалось, что в версию самоубийства Рунольт не очень-то верит. Разумней предполагать, что перебежчика просто прикончили. Должно быть, был в ватажке у убийцы родич или близкий друг. А то и побратим. Может, тоже из чьих-то гридней. Такое случалось. Уйдет ледащий гридень из одной дружины, а к другой не прибьется. Или не возьмут по дурному характеру. Вот и объявляются в окрестностях разбойнички. Да не из смердов непутевых, а знающие воинское дело и хитрости. И причиняют местной власти изрядную головную боль.
Только непохоже, чтоб у князя черниговского из-за разбойников особенно болела голова. А что до убийцы, то ежику понятно, что это свой, из дружины. Чужого в Детинец не пустили бы. Ну а свой, ясное дело, дороже, чем какой-то тать-перебежчик. Да еще за убийство виру князю киевскому платить. А самоубийство и налогом не облагается, и розыск учинять не надо.
Ситуация, знакомая Духареву еще по прежнему миру. "Покончил жизнь самоубийством, дважды выстрелив себе в затылок". Не анекдот, выдержка из протокола.
Своей заинтересованности в теме Устах и Духарев ничем не выдали. А вдруг посадник простодушен только с виду?
- Мы - не девки селянские, чтоб разбойников шугаться! - высокомерно заявил Устах.
- Эт-точно! - поддержал Духарев. - Пусть рискнут здоровьем! Наедут - хоть разомнемся.