Глава 6.
– Кое-что в Аду вызывает мое постоянное восхищение, – заявил маркиз де Сад. – Как мастерски Дьявол обеспечивает нас всем необходимым для уничтожения тела и разума! Он чрезвычайно требователен, когда речь заходит о средствах самоуничтожения, правда, Леопольд?
– Я ненавижу, когда ты так говоришь, – ответил Захер-Мазох, присаживаясь возле окна у южной стены клуба "Адское пламя". – Неужели нельзя отказаться от привычки курить опиум? Ты же знаешь, что глупеешь от этой дряни.
– Леопольд, тебя не касается, курю я опиум или нет.
Захер-Мазох остался доволен – он обожал, когда с ним так разговаривали. И добавил, рассчитывая на новый выпад:
– Как ты находишь наш клуб? Нам тебя не хватало.
Сад огляделся. Клуб "Адское пламя" занимал низкое, тускло освещенное, задымленное помещение, где было не продохнуть от запаха жарящегося мяса. Далеко не все знают, как много бывает дыма, когда десять поваров одновременно поворачивают куски мяса на вертелах – сами понимаете, в Аду с вентиляцией дела обстоят не самым блестящим образом. А в остальном, можно сказать, здесь вполне терпимо.
– Пожалуй, вернуться недурно, – проговорил Сад. – Не слишком интересно, однако недурно. Всегда приятно возвращаться домой. И неважно, уютно там или нет. Верно?
Захер-Мазох восхищался скучающим видом Сада. Ох уж эти французы! Что может быть более декадентским, более утонченным, чем уныние де Сада, находящегося в самом сердце Ада. Пожалуй, чуть позже нужно будет обсудить с мистером Сартром статью, где идет речь о банальности зла. А сейчас необходимо сообщить Саду важную новость. Только вот непонятно, каким образом. Складывается впечатление, что Сад изменился. Вне всякого сомнения, он по-прежнему способен к жестокости. А как насчет зла? Неожиданно Захер-Мазох испугался: неужели душа их вожака в конце концов прошла очищение? Может быть, сыграли свою роль бесконечные смерти, причиняющие страдания? А вдруг он стал мягче? Что, черт набери, произошло с де Садом?
Этот вопрос, точнее, ответ на него, имел огромное значение. Захер-Мазох должен принять решение. Он знал, что, возможно, ему выпадет несчастный жребий снова убить Сада. На сей раз быстро и безболезненно, чтобы убрать его со сцены, если он… если произошло немыслимое… если маркиз де Сад стал религиозным человеком.
– Что это за взрывы?
– Вряд ли коммунары, – ответил Сад. – Им тут нечего делать.
– В последнее время многое изменилось, – проговорил Захер-Мазох. – Вьетконговцы проявляют большую активность – здесь, на нашем уровне. На других свои собственные проблемы.
Глава 7.
Вы знаете, что чувствует человек, возвращаясь домой. Хочется немного пройтись, посмотреть на знакомые места, поговорить с парочкой приятелей. Выпить пивка в любимой забегаловке. Где-нибудь перекусить. Хочется сделать множество привычных вещей – в Аду, как и в любом месте на Земле; пожалуй, в Аду даже больше. Это ощущение Байрон выразил в поэме "Шильонский узник", где, в самом конце, узник, привыкший к своей тюрьме, говорит:
Когда за дверь своей тюрьмы
На волю я перешагнул -
Я о тюрьме своей вздохнул.
Так и в Аду – желание почувствовать себя дома настолько велико, что распространяется на все вокруг, даже на окрестности, которые могут показаться малопривлекательными еще одной привилегированной душе.
Возьмем, к примеру, ту часть Ада, где Сад устроил свое жилище. Безрадостная пустыня, не на что смотреть! В первый момент кажется, будто это место совсем ему не подходит. Обычно все считают, что Восточный Ад предназначен для батраков, простых деревенских парней, которые прибывают сюда в поражающих воображение количествах, несмотря на то что большинство из них были спасены, снова родились, исправились – уж и не знаю, как они сами называют процесс, которому подверглись.
Дома здесь напоминают старые консервные банки, а между ними проходит единственная захудалая дорога. В аптеке на углу можно купить кое-какие журналы и парижские газеты – дань уважения мистеру Саду, который в тех краях знаменитость. Местные уважают Сада и в основном обращаются с ним нормально, если не считать того, что время от времени, когда им надоедают французские манеры маркиза, они решают, что пора его прикончить.