В тот вечер они пили шампанское и вспоминали подробности первого визита Кинтаны, случившегося четыре месяца назад, тогда Кинтана, после того как сеньор Вальберг деликатно, явно испытывая неловкость, отверг его предложение приобрести энциклопедию или компакт-диск, попросил у него стакан воды. Вы были бледны в тот день, вспомнил сеньор Вальберг, как будто силы оставили вас. Когда он вернулся из кухни со стаканом воды, Кинтана сидел на стуле в прихожей, закрыв глаза и прислонившись затылком к стене. Я и правда был без сил, мне сильно не везло в те дни, это была какая-то черная полоса, а вы принесли мне удачу, — сказал Кинтана и хотел подлить еще шампанского, уже теплого и без пузырьков, в стакан сеньора Вальберга, но тот накрыл стакан ладонью, маленькой, бледной, словно все еще хранящей следы въевшегося в нее мела.
В тот первый раз, выпив два стакана воды, Кинтана попросил у сеньора Вальберга разрешение позвонить по телефону. Сеньор Вальберг провел его по темному коридору к столовой и там стал возиться с ручкой двери, которая, как оказалось, открывалась наружу: он объяснил, что поселился в квартире недавно и не успел привыкнуть к не стандартно открывающимся дверям. Пока Кинтана торопливо переговаривался с центральным отделом продаж своей фирмы, сеньор Вальберг с величайшей осторожностью перелистывал атласные страницы «Истории античного мира» с красочными иллюстрациями, в то время Кинтана уже окончательно потерял надежду продать ее кому бы то ни было. Когда Кинтана повесил трубку, сеньор Вальберг стоял с открытой книгой у окна и, медленно шевеля губами, читал надпись на латыни на надгробной плите, фотография которой занимала всю страницу. Он читал вполголоса торжественным тоном, каким священники произносят слова литургии.
В этой профессии приходится быть прямо-таки психологом, сеньор Вальберг, — сказал Кинтана, — как только вы открыли дверь, я сразу смекнул, что человек вы ученый. — Но ведь я был не в состоянии что-либо у вас приобрести, дорогой Кинтана, — возразил сеньор Вальберг. — Вы не представляете, как мне неловко оттого, что я до сих пор ничего не смог у вас купить.
Заметив интерес сеньора Вальберга к энциклопедии, Кинтана подробно описал ему достоинства издания, объяснив при этом, как удобна оплата в рассрочку. В его настойчивости был лишенный всякой жалости расчет: бедняки, как правило, отличаются слабым характером и скорее дадут уговорить себя, чем богачи и хитрецы, — они будут потеть и кусать губы, не осмеливаясь сказать «нет», и не исключено, что по уши влезут в долги, чтобы купить двадцати-, а то и тридцатитомную энциклопедию, убеждая себя, что ради будущего детей оправдана любая жертва.
Я очень расстроился из-за вас, Кинтана, — сказал сеньор Вальберг. — Я видел, как вы устали, каких усилий вам стоило в тот вечер подняться сюда и позвонить, будучи готовым к тому, что вам не захотят открыть или, открыв, тут же перед самым носом захлопнут дверь.
Кинтана вернулся через неделю, на этот раз с томом великолепной энциклопедии «История человечества», от древности до наших дней. Сам сеньор Вальберг показался ему более старым и бедным, чем в прошлый раз, а квартира еще более пустой. Он вежливо полистал глянцевые страницы тома, который Кинтана положил перед ним, но на этот раз слушал объяснения, не скрывая нетерпения, не приглашая гостя присесть, под вельветовой домашней курткой на нем был пиджак и галстук. Вечер был туманный, похолодало, однако сеньор Вальберг не зажигал света, квартира не обогревалась, если не считать небольшой газовой печки, которую Кинтана помнил еще по черно-белой рекламе на телевидении. Он уже собрался было уходить, но в этот момент сильно запахло кофе и раздался свист кофеварки, он повернул голову в сторону кухни одновременно с сеньором Вальбергом, и ему показалось, что тот покраснел, будто застигнутый за чем-то неприличным, и встал между ним и закрытой дверью кухни — инстинктивное движение одинокого и необщительного человека, не привыкшего к присутствию посторонних в своем доме. Кинтана нахально улыбнулся сеньору Вальбергу и поставил портфель на стул. Сеньор Вальберг спросил его, не хотел бы он выпить кофе, и вежливой скороговоркой предложил присесть.