Встав с постели, я наткнулся на небрежно брошенный костюм Хенрика Щупачидло. Из кармана пиджака выпал «Жребий Аурелии», оскорбляя мой вкус малиновой с золотом обложкой. Я нехотя поднял книжку, нерешительно полистал и случайно выхватил взглядом фразу: «Меня зовут Аурелия, — молвила девушка, и в ее огромных карих глазах заблестели слезы». И впрямь жуткое имечко, подумал я, напрягая эмпатию. Однако в следующей фразе Аурелия объяснила, что имя тут вовсе ни при чем: беда в том, что она не знает ни своих родителей, ни даже фамилии, и пришла сюда, чтобы за крышу над головой предоставить свои скромные услуги, как-то: мытье горшков и полов и приготовление нехитрой пищи. Я растрогался. Халина Ментиросо вплетала нити моей жизни в фабулу своих повествований, которые вдобавок называла убогими. Я тоже не знал своей настоящей фамилии. Дядя Дзержищав считал ее дурацкой и по доброте душевной придумал мне другую. И родителей своих, которые уехали, чтобы выковать мне лучшее завтра в трущобах Нового Света, я тоже не помнил. Трагедия моя была тем трагичнее, что никаких вестей от них с тех пор не было. Прошло добрых двадцать лет, и я уже начинал за них беспокоиться. Вдруг они по врожденной дурости перепутали направление и подались на восток. А может, добились неприличных успехов и боятся, что это вскружит мне голову. Или в хаосе новых впечатлений, переживаний и похождений забыли о том, что произвели меня на свет. Я лично считал наиболее правдоподобной вторую версию, тогда как тетка Дзержищав проталкивала первую, а дядя упорно настаивал на третьей. Однако тайна моего происхождения особо не отравляла мне жизнь: я был слишком занят, чтобы тратить время на подобные размышления. Только порой по какой-нибудь неудачной ассоциации возникала мысль, что раз я детектив, то, быть может, должен разобраться и с собственной проблемой.
Не успела мысль выкристаллизоваться в решение, как до меня донесся характерный ритм пароля «оле-оле-оле-оле». Я нехотя засунул книгу в духовку и пошел открывать. За порогом стоял Пальмистер, благоухающий одеколоном и вырядившийся, как на свидание, и Розалия в костюме, обеспечивающем полную анонимность: грязные балетки, потертые джинсы и футболка с принтом манго. Мы сдержанно поздоровались, после чего гости вошли в квартиру, а я приклеился к стенке, освобождая им место в прихожей. Пользуясь случаем, обращаю ваше внимание: Розалия нарушила слово и переступила мой порог, хоть я и не провел дезинфекцию. Я даже решил блеснуть гостеприимством и пригласил их пройти дальше, но она ловко отговорилась:
— Я сказала пану Пальмистеру, что у тебя меняют трубы. Жаль только, что здесь так темно.
— Лампочка перегорела. Это еще от прежних хозяев, — пояснил я.
— Не беда, что темно. Я все равно не собирался вступать с тобой в зрительный контакт, — перебил Пальмистер. — Перейдем к делу. Через час я встречаюсь с Халиной Ментиросо. Ты выпытал что-нибудь у моей дорогой подруги?
— Само собой, — небрежно бросил я. — Гарцовник про книгу знает и в ней заинтересован. Халина намерена сегодня решить, кто станет ее издателем. Полагает, что книга появится на рынке самое позднее через четыре месяца.
— Однако же!.. Ничего себе!.. — воскликнул Пальмистер. — Можешь дать мне запись вашего разговора? Я хотел бы послушать ее по дороге на встречу.
— Вынужден вас разочаровать: вы не вставили батарейки.
— О батарейках забыл! — воскликнул Пальмистер, хлопнув себя по лбу. — Это потому, что я гуманист… Ничего не поделаешь, придется выслушать твой отчет. Халина сказала что-нибудь еще, заслуживающее внимания?
— Сказала, что ее недооценивают и что у нее несносная дочь.
— Знаю-знаю. Я спрашиваю: по поводу книги она что-нибудь говорила?
— К сожалению, нет.
Пальмистер долго молчал.
— Ситуация осложняется, дорогие друзья, — изрек он наконец. — Придется приступить к плану Б — вы должны вломиться к Халине, выкрасть все имеющиеся в наличии экземпляры романа, а если их не найдете, поджечь дом.
— Поджечь дом? — переспросил я.
— Устроить пожар. Предать огню. Запустить красного петуха. Спалить дотла. Испепелить. Или я непонятно выражаюсь?