Глава 6. Безумие Лонгина Пальмистера
Мы не сомневались, что полицейский информатор по-прежнему сидит в засаде где-то поблизости, и потому решили выслать за «горбунком» моего дядю, а сами двинулись на поиски общественного транспорта. Засчитали себе бег с препятствиями через заборы, преодоление водной преграды вольным стилем, борьбу с доберманом и спринт на два километра. После этого любительского четвероборья Розалия все еще не была уверена, что мы оторвались от «хвоста».
Мы двинулись по темному лабиринту улиц, я — подстегиваемый надеждой, а Розалия — окриками юнцов, как и я, неравнодушных к женским прелестям, только еще более изголодавшихся. Сомнений не оставалось: что-то ее ко мне влекло. Она судорожно вцепилась мне в руку и перестала обзывать психом. Воображение подкидывало фантастические сцены с нашим участием в изысканных, слегка извращенных декорациях Щупачидловой квартиры. Одно плохо: эта девчонка начинала мне по-настоящему нравиться, что никогда не шло на пользу дела.
Дверь в квартиру покойного коммуниста я открыл пинком (с четвертой или пятой попытки). Теперь можно было передать инициативу Розалии и… позволить ей все. Я ждал этого на лестнице, ждал в прихожей, ждал в ванной, где мы поспешно смывали следы бегства, и в гостиной среди произведений выдающихся марксистов, где я искал, а Розалия даже не изображала, что ищет, мой костюм. Тут я пришел к выводу, что Розалия — традиционалистка и предпочитает партнеров с инициативой. Не столько ловко, сколько используя эффект неожиданности, я втолкнул ее в спальню и прижал к стене рядом с дубовым шкафом. Движением, подсмотренным в отечественных фильмах, я словно нетопырь вцепился ей в волосы и с такой силой потянул голову назад, что Розалия саданулась затылком по стене, с которой на нас с чувственным шелестом посыпались куски облупившейся краски. Пригвоздив ее к этой стене всем телом, я рявкнул:
— Скажи, что чувствуешь то же, что и я…
Розалия закричала. По правде говоря, я ждал, что она залепит мне пощечину. Эта девица была источником постоянных неприятностей — еще вчера такая неприступная, теперь она принялась вырывать у меня волосы и страстно стонать. Ух ты, как завелась, подумал я с некоторым испугом. Если так выглядит экстаз, то она чуточку поспешила, но я не из привередливых. Мне редко выпадал случай заняться сексом на задании — может, потому, что я всегда ходил на дело один или с дядей Дзержищавом. Вспомнив своего дядюшку, я стиснул Розалию еще крепче.
— Ноги, ноги!.. — выдохнула Розалия.
— Ноги у тебя супер, детка, — прошептал я, пытаясь передвинуть ее ладони на самые озабоченные части моего тела и одновременно переместиться в партер. — Ты вся — супер!
— Ноги! — рыкнула она и наконец-то заехала мне по физиономии. — Под кроватью!
Я обернулся — и правда, из-под кровати торчали ноги.
Розалия зажала рот ладонью. Я стоял, неудобно повернув голову, и, глядя на ноги в лакированных ботинках, задавался вопросом, что сделал в жизни не так, где совершил ошибку, почему должен созерцать чьи-то хладные стопы, торчащие из-под не перестилавшейся больше двадцати лет кровати, тогда как секс, алкоголь, азартные игры и прочие запретные наслаждения достаются другим, более удачливым…
— Это немножко множко, чтобы быть совпадением, — прошептала Розалия, икая после каждого слова.
— Возможно, этот труп уже лежал, когда мы тут были прошлый раз.
— Кто это может быть?
— Вряд ли это Хенрик Щупачидло. Разве что скряга Пальмистер сэкономил на похоронах.
— Ты должен его вытащить. А потом мы обыщем карманы.
— Ага. И оставим образцы для генетической экспертизы, — проворчал я, однако послушно ухватился за ноги и вытянул их из-под кровати вместе со всем остальным.
Нашим взорам предстал Лонгин Пальмистер, увитый саваном из клочьев пыли, но, несомненно, живой. Об этом свидетельствовали попытки уползти обратно под кровать и слова:
— Гу-гу, малютке бо-бо, хочу бай-бай.
Розалия с остервенением треснула Пальмистера подушкой так, что та мгновенно лопнула. Пальмистер быстренько успокоился, прикрыл глаза, свернулся в позе эмбриона и начал сосать палец. Идиллический характер сцены усугубляли кружащие в воздухе перья и пыль, кроличьей шкуркой разостлавшаяся у наших ног. Я не знал, что делать: то ли оставить Пальмистера в этом скорбном состоянии, то ли известить соответствующие службы. Тем временем Розалия устремила взгляд на гипсовый бюст Ленина, который мог вот-вот заменить разодранную подушку. Медлить было нельзя, и я почти ласково спросил: