— Сама знаешь, что не я, иначе зачем было стирать с ножа отпечатки пальцев? Могу только догадываться, кого ты выгораживаешь. А вот как тебя зовут, догадаться не могу. Если скажешь свое настоящее или даже вымышленное имя, это здорово облегчит нам разговор.
— Ирмина. Сокращенно — Ина, — произнесла она, смерив меня острым взглядом.
Мы замолчали, увидев официантку, которая летела в нашу сторону, отчаянно жонглируя подносом.
— Спасибо вам большое, хотя коньяк мы и не заказывали, — проговорил я.
— Коньяк — это мне, — объяснила официантка. — Вместо чаевых. Ты что-то имеешь против? — Я поспешил сказать, что нет. — С вас семнадцать злотых. Кредитки не принимаем. — Пока я выгребал монеты, официантка осушила рюмочку. — Вот ведь, мать твою, ни гроша лишнего, — заявила она, пересчитав деньги. — Ну и скупердяи. — И удалилась.
— У меня осталось полчашки кофе, а у тебя только окурок на дне, — сказал я Ине. — Может, поменяемся?
— Я, пожалуй, закажу что-нибудь покрепче, — решила она.
При мысли о предстоящем общении с официанткой ко мне вернулась память. Я вытащил из кармана мерзавчик с настойкой и протянул своей спутнице. Она отказалась, и тогда я сам, чтобы доказать чистоту намерений, сделал солидный глоток. Серая Мышь понаблюдала за мной пару минут и, убедившись, что чувствую я себя не просто хорошо, а даже лучше прежнего, просветлела и взяла у меня рябиновку.
— Классно, — одобрила она, отхлебнув из бутылки, и благосклонно на меня посмотрела. — Ну и что ты хотел мне сказать?
— Будем говорить прямо. Оба мы, чего уж скрывать, ищем одну и ту же книгу. Оба хотели ее сегодня заполучить, но кто-то нас опередил. Кроме того, не подлежит сомнению, что мы конкуренты. Не знаю, на кого работаешь ты, да это и не важно. Я в любом случае намерен сохранить имя заказчика в тайне. За соответствующую цену я в состоянии вообще о нем забыть, равно как и о том, что мы с тобой встретились при столь подозрительных обстоятельствах. — Я умолк, дав ей возможность спокойно поразмыслить над моими словами.
— Ты хочешь сказать, что готов выйти из дела? — спросила она.
— Ровно наоборот. Хотя это ничего не изменит: не я — так другой. Но я намерен раздобыть эту книгу и очень скоро это сделаю. Вопрос только в том, кому я ее отдам.
— Ты мерзкая продажная свинья, — заявила девушка.
— К тому же не слишком дорогая, — заверил я ее.
— Боже, во что я ввязалась! — простонала она. — Два трупа, пропавшая книга, а теперь еще и ты. И зачем, зачем? Ведь он меня даже не замечает!..
Ина достала бумажный платочек и зарыдала в голос, обливаясь слезами и хлюпая носом, а когда немного совладала с этим паводком, влила в себя изрядный глоток рябиновки, чтобы восстановить уровень жидкости. Я воспринял это оптимистически, полагая, что теперь ее проще будет смягчить. Серая Мышь интерпретировала мой взгляд как предложение дружбы и плеснула рябиновки мне в кофе, чтобы я (как она заявила) не остался внакладе, потому что (добавила она), если она присосется к бутылке, то (она обезоруживающе улыбнулась) не остановится, пока не увидит дна. Когда Мышь наконец успокоилась, из ее уст полился поток горьких слов, откуда я надеялся выловить жирных форелей — нужные мне факты.
— Я знаю, что мало кому кажусь привлекательной, — начала она. — Полностью отдаю себе в этом отчет. Я всегда умела сдерживать свои чувства, чтоб не страдать попусту. И у меня это очень даже неплохо получалось, пока я не встретила Его… Нет, лучше, наверное, начать с того, что я секретарша экстра-класса. Свое дело делаю идеально, но претендую на большее. Только какой шеф захочет каждый день лицезреть огородное пугало? — Она вздохнула и отпила глоток. А глоток у нее был — ого-го какой! — Работу я искала недолго. Сразу наткнулась на издательство «Гарцовник-эдиторс» и обрела там тихую гавань. Издательство маленькое, семейное, обслуживает только одну авторицу. Но работы у меня все равно много: директор вообще не разбирается в прозе жизни, а его мамаша, будучи там всем понемногу и никем конкретно, испытывает болезненную робость перед техническими новинками — так она называет все, что появилось после тысяча девятьсот шестидесятого года, включая людей. Я с самого начала видела, что работа эта унизительная. Я ведь прекрасно понимала, кому служу: Халина Ментиросо — оптовая производительница ширпотреба, сочинительница бесплодных иллюзий… Сначала я думала уйти оттуда, как только подышу себе другое место, — продолжила она после очередного глотка. — Но все больше убеждалась, что фирма держится на мне одной, и только это гарантирует спокойствие ее владельцу. А скоро я выяснила, почему такой умный, тонкий и достойный мужчина выпускает в свет такую пошлятину. Он делает это только для того, чтобы ни духовно, ни материально не зависеть от мирских забот и сосредоточиться на единственном, что для него реально важно: на создании шедевра. Часами сидит у себя в кабинете, а из-за запертых дверей слышится яростный стук по клавиатуре, прерываемый лишь звуком его шагов, когда он отодвигает кресло и ходит, ходит от окна к окну. Я старалась ему ненавязчиво помогать и надеялась, что когда-нибудь он это заметит. А ведь я могла бы делать гораздо больше. Могла бы снять с его плеч бремя повседневности, завязывать ему галстуки и подавать носки, стирать рубашки и мыть тарелки, вытирать пыль и вытряхивать пепельницы, оплачивать счета и подавать рекламации, ловить и записывать на маленьких желтых карточках его гениальные мысли.