Чудо
Пятидесятница — говорящие страницы,душистый девичий венок,клетка с распахнутой дверцей,откуда выпархивают птицы-слова,корзинка, на дне которойпритаилось яблоком спелое сердце —на десерт чьей-то жизни.
Книга, творящая чудо пяти хлебовперед изумленной толпой;книга, способная пройти босикомпо волнующемуся морю;бумажный кораблик,груженный звездами и песней цикад,который причалит к чьему-нибудь сердцу.
Книга-ласточка, которая оповестито моей весне книжные полки;гнездо посреди цветущего луга —скоро из него вылетят птенцыи защебечут под куполом полдня;открытое море,по которому трепетный парус душивлечет корабль моего тела.
У этой книги мои глаза,мой лоб напоминает очертанья ее морей.Видите, маловеры?Вот вам чудо святого Дионисия:[3]я держу ее в ладонях —мою отрубленную голову.
Письмо Франсису Жамму
Толкуя с журавлихой, щеглихой и голубкой,Франсис,[4] наверно, нынче ты куришь в небе трубку,которую, бывало, любили прятать дети,когда ты отправлялся из дома на рассветеза раками… И держит создатель удивленныйтвое большое сердце, как боровик ядреный,на ласковой ладони… Скажи, ты так же веришь,что жизнь щедра, как в доме распахнутые двери?…Недавно Амарилью я повстречал с кувшином.Был взгляд ее печальным, но все таким же синим.А это, слышишь, флейтой пастух балует ранний,и жизнь — ты прав, дружище, — светлей воды в стакане.А как у вас с дождями? Пожалуй, сам всевышнийследит, чтоб суховеем в раю не выжгло вишни.Но, башмаки надевши, ты усмехнулся что-то…Видать, на небе те же крестьянские заботы.Хоть изредка пиши мне! Я так заждался вести.Вон твой почтовый ящик — та птица в поднебесье.
Стенной шкаф
Как состарился шкаф в отчем доме моем!Покосился косяк. И скрипучие дверидревоточцем просверлены в каждом углу,словно дробью стреляли в упор по фанере.Недовольно ворчит он сквозь старческий сонна детишек, в игре расшалившихся рядом.Он не помнит, как пахнет варенье из груши как сам он по праздникам пах виноградом.Нынче пусто на полках. И только когдаканарейка зайдется лирической трелью,просыпается прошлое в нем, шевелясьи вздыхая во мгле за облупленной дверью.В этот час вспоминает он всем существом —от резного карниза до нижней задвижки, —как вникали за старым сосновым столоммы с сестрой по слогам в содержание книжки.И потом, цепенея под взглядом свечи,он припомнит то утро, когда удивленноулетела душа ее в это окнона звезду, где влюбленную ищет влюбленный.
Плохое настроение
Чистое небо взявши в кавычки,трубы на крышах ведут перекличку.Тянут своими черными горламиарию отчего крова над городом,в сопровожденье ножа и шумовки,пенья сверчка и шипенья духовки,жалобы двери, взвизгнувшей жалко,скрипа протертого кресла-качалки.
Черные жерла оцепенели:держат небесную синь на прицеле.Залпы клубятся над черепицей:трубы беззвучно стреляют по птицам.Трубы печные, в тучи взлетите!Что вам земля, человечья обитель!Души поэтов тоже как печи,только поют они по-человечьи.Видите —слово сажей ложитсяна белизну непочатой страницы.
Ветреный ветер
Говорить как листья языком зеленым,подражая птице, а не книжке квелой,обучает ветер, старикан веселый,прозванный в деревне доном Ветрогоном.
Он и впрямь, пожалуй, сумасбродит слишком:бродит в мокрых травах на рассвете, словнов луговине ищет колдовское слово,в ельнике бормочет заклинанья шишкам.
Он и впрямь, пожалуй, поступает странно:свищет у колодца и гремит по ведрам,а потом читает проповеди ветлам,заставляя листья распевать осанны.
Но когда запахнет тучей с небосклона,он тревожной веткой барабанит в крышу,и кричат крестьяне, этот стук заслыша:«Люди! Привечайте дона Ветрогона!»
вернуться
3
Святой Дионисий — христианский великомученик (I в. н. э.). Согласно преданию, будучи обезглавлен, шествовал, держа в руках отрубленную голову.
вернуться
4
Франсис Жамм (1868–1938) — французский поэт, воспевавший жизнь в единстве с природой. В середине 20-х годов латиноамериканские газеты опубликовали ложное сообщение о его смерти, и Каррера Андраде предпослал своему сборнику «Гирлянда молчания» (1926) стихи, посвященные памяти Жамма. «Спустя десять лет, — вспоминает он, — я познакомился с Жаммом в Париже и рассказал ему историю о его мнимой кончине…»