Подскакав к самому пастбищу, парни спешились и, пустив лошадей к табуну, спрятались за оградой овечьего кошта. В синем небе, прямо над головой, лампочками загорались звезды, пахло конским навозом и овечьей шерстью. Вечер был тих и прозрачен, даже не верилось, что еще совсем недавно здесь бушевала песчаная буря. Впрочем, не здесь, ближе к пустыне. Нет, и тут хрустел под ногами песочек. Тоненьким таким слоем.
– Тсс! – обернувшись, зашипел Баурджин. – Вон они!
У самого шатра горел небольшой костер – видать, сторожа не поленились полазать по сопкам, насобирать хвороста и теперь вовсю наслаждались приятным вечерним отдыхом. Булькая, кипел подвешенный над костром котелок с брошенными в него пахучими травами, от запаха которых у обоих шутников потекли слюни. Кругом стояла такая тишь, такое спокойствие, что прямо-таки тянуло к задушевной беседе. Чем сторожа сейчас и занимались.
– Я тебе так скажу, парень, – продолжая неспешно тянувшуюся беседу, с важностью вещал Гаарча. – Хульдэ, конечно, девица еще та и на многое согласная… но не со всяким она пойдет, нет, не со всяким! С тобой вот, к примеру, ни за что не пойдет, клянусь Тэнгри и Ильей-пророком!
– Это почему же не пойдет? – обиженно переспросил Хуридэн.
– Потому что ты беден, вот почему!
– Ты, можно подумать, богат!
– Пока нет… – Гаарча счастливо рассмеялся. – Но, может быть, скоро буду.
– С чего это?
– Кто знает наши дела? Вот ты мне лучше скажи, Хуридэн, нам ведь за невестами скоро… Поедешь?
Хуридэн явно задумался, смешно надув и без того толстые щеки:
– Если возьмут, отчего ж не поехать?
– А если убьют в набеге? Их, девок-то, невест, в чужих племенах стерегут – не всяких подпустят.
– Ну, убьют… так уж убьют… – Парень горестно махнул рукой и подбросил в костер хвороста.
А Гаарча не отставал, ишь, разговорился:
– Вижу, ты пригорюнился… Может, лучше бы и вообще без невест.
– Вот, правильно! – Хуридэн воспрянул духом. – Вот и я про то же – и чего за ними в набег ездить?
– И я б не поехал, – поддержал товарища Гаарча.
Вот трусы-то оба!
– Чего там, в набеге, делать-то? Если кто саблей владеть умеет или там, из лука метко бьет, как наш Кэзгерул… Интересно, что-то они долго не идут. Может, заблудились? Сходить поискать?
– Не, не заблудились. Скорей – в песках сгинули. Нечего теперь их и искать – все равно не найдем.
– Вот тут ты прав, клянусь Тэнгри!
– Ты что-то про набег говорил, – напомнил Хуридэн.
– А, говорил, – Гаарча кивнул и признался: – Неохота мне что-то в набег, приятель!
– И мне, честно сказать, неохота…
– А жениться-то надо – куда денешься? – хитро продолжал Гаарча. И к чему он клонит?
– Да, – Хуридэн снова потянулся к хворосту. – Куда?
– Хуридэн, тебе что, правда нравится Хульдэ?
– Кто тебе сказал?! Врут, врут все… Как мне может нравиться ханская наложница?
– А ведь есть возможность взять ее в жены!
В этом месте Баурджин навострил уши.
– В жены? – Хуридэн рассмеялся. – И кто же мне ее, интересно, отдаст?
– Старый Олонг… и молодой Жорпыгыл!
– Жорпыгыл?! Ага, отдаст, как же!
И тут в табуне громко заржала лошадь. Хуридэн испуганно вскочил.
– Сядь, что ты кидаешься! – издевательски бросил Гаарча. – Это в табуне ржут.
– А может, разбойники?
– Очень мы с тобой им нужны!
– Баранов-то все же украли…
– Ну, так и быть, пойду, посмотрю. – Гаарча поднялся на ноги.
– И я с тобой!
– Нет уж – а здесь кто сторожить будет?
– Ну-у… – умоляюще протянул Хуридэн. – Может, все ж – вместе, а?
– Сиди, говорю! – Гаарча сплюнул. – Да ты не думай, я быстро. Только посмотрю, что там с табуном делается.
– Быстрей возвращайся, – шепотом напутствовал уходящего Хуридэн и пошевелил угли носком клееного сапога – гутала.
Дождавшись, когда Гаррча уйдет, шутники незаметно подобрались к Хуридэну – лица их были замотаны кушаками.
– У-у-у! – глухо заворчал Баурджин. – Повернись-ка сюда, подлый шакал!
– Ай! – обернувшись, Хуридэн испуганно задрожал и упал на колени. – Пощадите!
– Никакой пощады не будет тебе, детеныш змеи и шакала! Сейчас мы разрубим тебя на куски!
– Не надо! Я все сделаю для вас, все… Там, вон, отара, табун… я покажу!
– Нет, шакал! Ты нам лучше спой! Очень уж мы любим песни.
– Спеть? Гм-м-м… Что бы такое вам спеть?
– А что знаешь!
– Да я… я немного и знаю, уважаемые… да, боюсь, и не умею петь…
– Ах, ты не хочешь?! – сдерживая смех, вкрадчиво поинтересовался Баурджин. – Тогда готовься к смерти! – Он картинно поднял над головою нож.
– Вспомнил! Вспомнил! – тут же заголосил Хуридэн. – Сейчас… сейчас… вот сейчас спою… Как же там?
Собравшись с духом, перетрусивший сторож гнусавым ломающимся голоском затянул «богино дуу» – «короткую пастушескую песню», собственно – «уговор скота»:
– Ой, была у меня телка-а-а… У-у-у! У!
Белая красивая-а-а… У-у-у! У!
Молока давала много-о-о
И приплод давала-а-а…
Ну и дальше – все в таком же духе. Типично сельскохозяйственная тематика с некоторым уклоном в нездоровый мистицизм.
Дубов чуть не переплевался, а вот его напарнику песня, похоже, нравилась.
– Ну, ты тут сиди слушай, – прошептал Баурджин приятелю на ухо. – А я пойду к пастбищу прошвырнусь, Гаарчу развлеку. Смотри, до моего прихода не раскрывайся – не смешно будет. Уговор?
– Уговор!
– Ну, жди…
Встав с корточек, Баурджин исчез в темноте и зашагал к отаре, слушая за спиной гнусавые рулады неувядающего певца – Хуридэна:
– Ой, корова моя, корова-а-а… У-у-у! У!
Дубов даже не выдержал, сплюнул:
– Черти тебя раздери! Певец выискался… Георг Отс прямо!
Гаарчу он обнаружил у каменной ограды отары, вернее, тот сам обнаружился, едва услыхав шаги:
– Ты, Кишгар?
Кишгар? Интере-е-сно…
– Ну, я.
– А где остальные?
– А пес их…
– И вправду… Деньги принес? Давай! Две уйгурские монеты, как договаривались! Ну, что стоишь, жмешься? Три-то барана куда как больше стоят!
Глава 4
Анда
Лето – осень 1195 г. Восточная Монголия
У кого много друзей, тот широк, как степь, а без друзей человек узок, как ладонь.
Гаарча плакал и визжал, как недорезанный поросенок. Катаясь по земле, слезно просил прощения, уверял, что все вышло случайно, что никогда больше не…
– Рассказывай, – прервал его крики Баурджин. – Все.
– А чего рассказывать-то? – парень заскулил. – Они меня заставили, эти бродяги…
– Угу, – хмуро кивнул Кэзгерул. – Заставили… Дали уйгурских монет…
– Немножко, немножко. – Гаарча скривился. – Совсем чуть-чуть… Я ведь хотел поделить, поровну, чтоб… чтоб каждому… но вот не успел!
Наклонившись, Кэзгерул схватил предателя за грудки:
– Ты хоть понимаешь, что своей жадностью подвел нас под плети? Ведь за этих баранов отвечаешь не только ты – мы все!
– Да я… Я заплачу! – снова заверещал Гаарча. – Заплачу, клянусь Христородицей и Великим Тэнгри! Отдам старику Олонгу все, до последней монеты. Надо будет – тэрлэк свой продам…
– Ну? – Кэзгерул повернулся к напарнику. – И что с ним будем делать?
– Только не убивайте! – униженно захныкал Гаарча. – Бог вас не простит за смертоубийство, не простит, нет…
– А ну, заткнись! – Кэзгерул несильно пнул парня сапогом. – Дай подумать.
Гаарча послушно замолк и лишь сопел, размазывая по широкому лицу слезы и сопли.
– А ты, Хуридэн, как думаешь? – Баурджин неожиданно посмотрел назад.
– Я? – стоявший у погасшего костра Хуридэн испуганно вздрогнул. – Я – как все… как хотите…
Баурджин покачал головой:
– Думаю, надо простить этого черта. Ну, в самом деле, не убивать же!
– Простить так простить, – согласно кивнул Кэзгерул. – Только с условием – пусть он сам, лично, уладит дело с баранами, пусть сам договаривается со стариком Олонгом. Слышал, Гаарча?
– Я договорюсь! Договорюсь, клянусь Тэнгри.
– Что ж… Мы слышали твое слово. А теперь вставай, поднимайся – пора выгонять из загона отару.