— Я не могу принять от вас этих дохлых кошек! — сказал Дейлер.
— Почему же это вы не хотите принять от нас этих могучих слонов? — ответил ему вопросом представитель фирмы.
Тогда Иоганн Дейлер перешел на патетику и стал срамить представителя с высоких этических и идейных позиций.
— Какой же вы патриот своего буржуазного государства! — гремел бывший столяр. — Наши кооператоры увидят, каких свиней вы нам подсунули, и будут плохо говорить про вашу страну и про вашу фирму. Они даже в газетах напишут! Вам что, приятно будет, если о вас напишут в газетах?
Представитель фирмы заюлил:
— Зачем же сразу писать в газеты? Мы вам заменим нежелательных свинок. Только пусть их отбракует ветеринарный врач, а не вы.
— Пожалуйста, но за ваш счет! И содержание всех свиней на время их поголовного осмотра тоже пойдет за ваш счет. И простой вагонов — за ваш счет.
Представитель мысленно прикинул расходы и побледнел. Дело, как говорится, «пахло керосином».
— А нельзя ли другой найти выход? — спросил он осторожно.
— Почему нельзя? Можно! — милостиво сказал Дейлер. — Я вам оплачу всю вторую партию свиней по половинной цене, но тогда приму всю партию целиком и переправлю ее через границу немедленно.
Представитель фирмы воздел очи горе, еще раз сделал мысленный подсчет и… согласился.
Неполноценных животных Дейлер у себя в кооперативе подлечил, подкормил, и они поправились. Я видел этих австрийских свиней и их потомство. Здоровенные первосортные хавроньи.
13. Веймар — Бухенвальд
Если бы Веймар — такой тихий и провинциально уютный особенно сейчас, в октябре, когда уже кончился, собственно говоря, туристский сезон, — был связан с памятью одного только Гёте, — и тогда он вошел бы в созвездие самых знаменитых городов мира. Но Веймар — это еще и Шиллер, и Бах, и Лист!
Вкрадчиво шуршат под ногами прелые, с винным запахом, желтые опавшие листья, прохватывает ледяной ветерок. Бродить бы весь день по узким улицам милого Веймара, то поднимаясь в гору, то спускаясь вниз, сидеть в пивнушке рядом с домом Гёте, исторической пивнушке, конечно, — ведь в Веймаре все история, — да размышлять, потягивая отличное пиво, о вечной славе классической немецкой поэзии, но… надо ехать в Бухенвальд!
Вся подлость и низость фашизма выразилась в том, что именно здесь, в семи километрах от поэтического Веймара, в чарующем тюрингском лесу, гитлеровцы создали один из самых подлых и самых мерзких своих концлагерей — Бухенвальд. Здесь они убили Тельмана и много сотен тысяч смелых борцов-антифашистов всех национальностей Европы.
В Бухенвальд нас с женой везет на своей машине симпатичная Улла Кютнер, детская писательница, жительница Веймара. И вот опять сложная и трудная человеческая судьба.
Если пользоваться терминологией фашистов, то Улла — чистокровная арийка, хоть всех ее распрабабок и распрадедов пересчитай! А муж ее — архитектор, профессор Кютнер — не то целиком еврей, не то наполовину еврей. И хотя предки профессора Кютнера давным-давно стали немцами по языку, по культуре и мышлению, хотя отец его был известным хирургом, генералом медицинской службы в старой германской армии, а дед — знаменитым архитектором (по его проекту был построен в Петербурге-Ленинграде Храм Спаса на крови), все равно на точном основании расистских законов фашистские власти в свое время отказали ему в регистрации его брака с чистокровной арийкой Уллой. Их детей считали незаконнорожденными.
Во время войны профессор Кютнер, спасаясь от преследований, с рюкзаком за спиной, в котором лежали смена белья и самые дорогие его сердцу рукописи и книги, кочевал по захолустным городкам и станциям Германии, ночуя в маленьких гостиницах, каждую ночь в другой, и предъявляя при проверках подложные документы. А Улла с незаконнорожденными детьми и со свекровью, носившей на груди нашитую иудейскую звезду, прозябала в глухой саксонской деревушке.
Сейчас профессор Кютнер — уважаемый гражданин Веймара, он работает по своей специальности, преподает. Фрау Улла выпускает одну книгу за другой, трудится в местном отделении Общества германо-советской дружбы. И взрослые дети четы Кютнер наконец стали их законными детьми.
…Кончается восхитительный лес, и вот он, лагерь. Это уныло-огромное плато. Оно заканчивается обрывом, где внизу, окутанная голубоватым туманом, лежит лесистая очаровательная Тюрингия. Плато застроено чистенькими полубарачного типа домиками. И каждый такой домик — жилище дьявола! Вот здесь заключенные проводили свои последние часы перед казнью, здесь был карцер, здесь в подвале казнили… В стены вбиты железные крюки, на эти крюки накидывали петли, и тела людей висели, как туши в мясной лавке, рядом, почти касаясь один другого. Тут же стоит переносный — всего в три ступеньки — эшафот и лежит тяжелая дубина, предназначенная либо для того, чтобы добивать жертву, либо для того, чтобы палач действовал дубиной, а не ногой, выбивая из-под ног казнимого подло низенький переносный эшафот. Простейшая механизация, так сказать!