Среди прочего это позволяет понять использование физической боли как источника экстаза в различных аскетических практиках. Таково, например, нанесение ран в неистовых ритуалах, применяемых адептами Руфаи — из исламской секты, близкой к суфизму дервишей — шейх провозглашает, что адепты, не пережив боли, не станут совершенными; боль есть "благословение как тела, так и души"; кажущиеся нам дикими проявления мистического экстаза на языке этой секты — "способ отворения дверей"[294]'.
В случае же эротического сладострастия или иных измененных состояний боль соединяется с наслаждением. У подлинно же влюбленных пробуждение чувств столь глубоко, что скорее следует говорить не о "сладострастии", но о высоком опьянении; такое нефизическое опьянение — потенциальная сущность любого эроса, оно не проходит даже после пережитого "спазма" или "смерти" при телесном акте — скорее, напротив, усиливает свою интенсивность.
Через понимание комплекса "сладострастие-страдание" в целом, то есть соединения либидо с инстинктом смерти и разрушения, можно вообще подойти к средоточию феноменологии трансценденции в профанической любви. Это, прежде всего, тайна двойственности женских богинь, воплощающих желание, сексуальность, сладострастие с одной стороны, смерть — с другой (например, Венера-Либитина или египетская богиня любви Хатор и она же Шехмет[295], богиня смерти).
Исходя из этого можно лучше понять фундаментальные основы эротического опыта, особенно моментов полного обладания и интенсивного желания. Стремление овладеть любимым существом и есть отличие половой любви от "чистой", от человеческого расположения. Чистая любовь не рассматривает другого как объект, она онтологически признает его "самость", "отдельность". Такова любовь христианская — проекция любви Бога к своему свободному творению — не принуждающая, не насилующая и не растворяющая в себе. Напротив, половая любовь включает в себя стремление подчинить, растворить самое душу — и даже если обладание не носит искаженного характера (см. § 19), оно все равно является как бы возмещением за унижения, самоутверждением, борьбой за превосходство.
Всякий эротический толчок двойственен — в нем есть не только любовь и обожание, но и жажда подавить, разрушить, уничтожить, растворить; это всегда ограничение бытия бытием. В желании всегда есть жестокость — она связана и самой природой полового акта[296]; отсюда возможность говорить о "жестокой любовной горячке" (Метерлинк), о "смертельной ненависти полов", которая есть "основа любви, сокрытая или явная, но всегда присутствующая в ее проявлениях" (д'Аннунцио). Бодлер утверждал: жестокость и сладострастие суть одно и то же, как жар и холод[297]'. У некоторых видов животных инстинкт уничтожения и половой инстинкт неразделимы — они убивают свою жертву прямо во время совокупления — у людей такое тоже встречается — в случаях преступного патологического садизма. Стихи Лукреция в этом смысле очень показательны:
Шпенглер, считавший истинную любовь между мужчиной и женщиной близкой к ненависти, пульсацией двух метафизических полюсов, добавляет, что "нет ни одной расы, которая бы не знала этой опасной любви"[299]'. В Китае тот или та, к кому некто испытывает непреодолимую любовь, именуется yuan-cia, что означает "предопределенный враг".
В психоанализе жажда уничтожить и поглотить любимое существо отождествляется с детским оральным комплексом или каннибалической фазой libido у взрослых, часто сокрытой в глубине бессознательного, но определяющей связь между libido и питанием (поглощением и перевариванием), присутствующей в любом сексуальном желании. Это не вымысел, но аналогия, связанная с реальным опытом. Вот слова Боссюе: "Что же до человеческой любви, то кто не знает, что она есть поедание, пожирание, вгрызание зубами в любимое существо, дабы питаться им, соединиться с ним, жить им"[300]. Новалис говорит о более высокой стороне любви, его мотивы иные, иные и цели его писания, но и он (хотя и на совершенно ином плане) говорит о тайне любви как о тайне неутолимой жажды, в чем-то подобной таинству Евхаристии[301]. Однако часто не замечают одного обстоятельства: поедание — всегда разрушение, а абсолютное желание разрушать и растворять есть всегда и желание быть разрушенным и растворенным. В женской сущности всегда присутствует "растворитель", который одновременно есть вода смерти; в алхимической символике она именуется "коррозивной водой" (об этом мы еще будем говорить в свое время). Здесь — связь безумия, оргазма и климакса — всего, что в индийской терминологии именуется sama rasa maithuna.
295
Сехмет, Сахмет, Сохмет — богиня-покровительница Мемфиса, супруга Птаха. Сехмет («могучая») — богиня войны и палящего солнца, грозное око бога Солнца Ра, целительница, обладавшая магической силой напускать болезни и излечивать их, покровительствовала врачам, считавшимся её жрецами. Охраняла фараона. Обладала характером, не поддающимся контролю. Изображалась с головой льва, что вызывало её отождествление с Пахт, Тефнут и Баст. Была олицетворением солнечного зноя и разрушительной энергии Солнца, и поэтому, на её голове изображался диск. Как богиня жара, Сехмет представлялась весьма суровой. В позднем мифе об истреблении богом Ра непокорного человечества Сехмет (в других вариантах мифа — Хатхор, Тефнут, Баст) в качестве ока Ра наслаждалась избиением людей, и только пролитое на землю богами красное вино, на которое Сехмет набросилась, приняв за кровь, и от которого опьянела, заставило её прекратить резню. Сехмет считалась истребительницей врагов богов. Носила эпитет «могучая» или «могущественная». Носила имена «Великая» и «Владычица пустыни». Была хранительницей мира и защитницей людей. К ней обращались в минуты опасности. Считалось, что её гнев приносил мор и эпидемии. (
296
В Kama-sutrâ, помимо подробного разбора техники укусов, использования ногтей и других видов болевого воздействия, есть описание эрогенно-магнетического воздействия различных следов, оставленных на теле.
298
Ср. (d'Annunzio ("
"Застигнутые желанием, любовники бросаются в объятия ненависти, и сотрясение их ложа выдает то, что желание, разрушение и пытка — это одна и та же лихорадка".
300
См. Hesnard, cit, р.233 n. — Ср. у д'Аннунцио ("
Он хотел распахнуть ее, войти в нее, дышать ею, пить, владеть ею сверхчеловеческим образом".
301
Chants spirituals. XV.
"Божественный символ — Тайная Вечеря — есть символ всех телесных чувств; и каждый раз — пылающие любящие уста — вдыхают Дыхание жизни — и священный жар — расплавляет сердце в волнах содроганий — от которых отверзается зрак… — есть Его плоть — и пить Его кровь вечно…" (