В более поздней интерпретации мужеское и женское соответствуют сущему (в наиболее возвышенном смысле) и становлению, всему, что по сути есть само и другое, или же причине (неподвижной, до рождения) и жизни (изменчивой, одушевленной, материнской субстанции становления). Плотин, в свою очередь, говорит о мужском сущем ους — или ον (гр. — сущее) — и о женском восполняющем начале вечно мужского, ονσια (гр. — сущность, существо, бытие), о вечно сущем и вечно приемлющем, что можно отождествить с "природой" или "Божественной душой" (Психеей или Жизнью, "Зоей Зевса" — рожденной Зевсом). По Плотину, сущее находится в некоторой связи с νους (ум/нус); это слово сегодня очень трудно понять в его истинном значении — приблизительно это "умный", олимпийский принцип, неподвижный и чистый свет, Логос, оплодотворяющий и движущий материю, космическую сущность. Напротив, женское — это жизненная сила, подобная Психее, "жизнь всего сущего", это то, в чем Единое проявляет себя и принимает форму; женское "хронифицирует" сущее, то есть разворачивает его во времени, в становлении, в положениях, когда оба принципа смешаны; мужское же, или Логос, есть всюду и во всем присутствующий, тождественный самому себе неподвижный, чистый принцип формы[390]'.
"Природа" у греков совсем не то, что в сегодняшнем материализме; без сомнения, можно отождествить ее именно с женским началом. В традиционном символизме вообще сверхчувственное, сверхприродное отождествляется с мужским, в то время как категории природы и становления — с женским. Согласно Аристотелю, эти два начала полярно противоположны: перед лицом неподвижного чистого принципа находится "природа", в которой "неподвижный двигатель" пробуждает реальное движение, возможность существования "материи", проявления индивидуации. На ту же самую двойственность намекает диада Неба и Земли, полярность принципов уранического и теллурического (хтонического, земного), эти космические символы вечно мужского и вечно женского.
Для женского начала есть еще символ, о котором мы уже говорили, — Вода. У нее много символов: прежде всего недифференцированная жизнь, предшествующая форме, не нашедшая эту форму; далее — все, что течет, струится, все настойчивое и переменчивое, и, наконец, это принцип рождения в мире, именуемом древними подлунным; вода — начало всяческого плодородия и роста, происходящего на земле. С одной стороны, говорят о "влажном родовом начале", с другой — о "водах жизни" и даже о "Божественных водах". Добавим, что вода символизирует горизонтальное, в аристотелевских категориях — лежащее — χειθαι, противоположное всему вертикальному, εχειν, восстающему, прямому, правому, мужскому началу, изображаемому древними помимо всего прочего символикой фаллической или итифаллической[391] (стоящего фаллоса).
В противовес Воде — началу женскому — возникает первая мысль о мужском характере Огня. Однако, как и в большинстве других случаев, следует иметь в виду поливалентность традиционных смыслов, так сказать, их способность принимать разные значения, не исключающие друг друга, но подчиняющиеся разной перспективной логике. Так, при рассмотрении "мужского" Огня выступают разные его аспекты (например, в индийской традиции, двойное рождение Агни, в классической — двойственность теллуро-вулканического и небесно-уранического огня); Огонь, взятый как пламя согревающее и питающее, в равной степени можно считать символом женского, и в этом качестве он играет важную роль в индоевропейских культах: Астарта, эллинская Гестия и римская Веста[392] персонифицируют именно этот смысл огня (Овидий, VI, 291: Веста — живое пламя); огонь в домашних и общественных культах, например, вечный священный огонь, горевший во- времена Цезарей и выносимый на официальные церемонии, огонь, сопровождающий в походах каждое греческое и римское войско и горевший при нем день и ночь, означал женский аспект Божественного — жизненную силу, оживляющий элемент. Отсюда античная идея — лишение культового огня есть знак смерти, это уже не полнокровное бытие, но исчезающая, рассыпающаяся жизнь.
Двигаясь на восток, находим те же символические связи. Дальневосточная традиция знает диаду Небо-Земля, в которой Небо отождествляется с "активным совершенством" (k'ien), а Земля — с "пассивным совершенством" (khuen). В Великом Трактате[393]' читаем: "Мужское соответствует творящему, женское — воспринимающему", и далее[394]': "Творящее порождает великие начала, воспринимающее приводит к благому концу их следствия… Земля оплодотворяема Небом и проявляется тогда, когда это необходимо… Следуя Небом, она встречает своего Хозяина и идет его путем, соответственно мировому порядку". Как и у пифагорейцев, на востоке бинер (двойка) соответствует женскому началу, нечетные числа — Небу, четные — Земле. Единица есть мужское начало, двоица — женское, триада — снова мужское и возвращение к Единице, но уже не к Единице-в-себе, чистому Небу, а как бы Небу, прошедшему сквозь Землю (1+2=3); таким образом, в мире становлений все несет отпечаток высших начал, отраженных в образах[395]'. Вообще, нумерический символизм всеобщ. Мы находим его и на Востоке, и в европейском средневековье, у Данте. Он лежит в основе древнего правила: Numero seus impare gaudo[396].
390
Об этом см.: Plotin,
391
392