На Каменном мосту открылась точка зрения,
Откуда я шагнул в купюру «три рубля».
У нас есть интуиция - избыток
Самих себя. Астральный род фигур,
Сгорая, оставляющий улиток...
О них написано в «Алмазной сутре»,
Они лишь тень души, но заостренной чуть.
Пока мы нежимся в опальном перламутре
Безволия, они мостят нам путь...
Дензнаки пахнут кожей и бензином,
И если спать с открытым ртом, вползают в рот.
Я шел по их владеньям как Озирис,
Чтоб обмануть их, шел спиной вперед (21).
Переход в двухмерное пространство трехрублевки (с обозначением конкретного места, изображенного на купюре в три рубля, - каменного моста) и блуждание по «астраль-ным» водяным знакам и фигурам интуиции с воспоминанием о мистериях Озириса создает образ антинеба. Здесь деньги как противоположность небу «вгоняют» героя в плос-кость, в теневой мир. Это мистерия Озириса «наоборот», своего рода антивоскресение через земную смерть. Озирис в египетской мифологии предстает как верховный судья загробного мира. Герой стихотворения Парщикова, наоборот, - обманщик, скрывающий себя от денег.
Метаметафорическая ирония существенно отличается от иронии концептуалистов. Концептуалистская ирония тотальна, она становится ведущим мировоззренческим принци-пом, определяющим авторский взгляд на действительность: подвергаются скептическому осмыслению любые точки зрения на мир, кроме своей собственной, т.к. создается иллюзия «авторского отсутствия» в тексте. Комическое для концептуалистов самоценно. В результа-те обращения к традиции обэриутской игры актуализируется графоманский способ преодо-ления стереотипных типов мировидения и письма. Метаметафорическая ирония, наоборот, не распространяется на всю культуру и цивилизацию, она лишь поправка к утверждаемому метаметафорическому взгляду на мир. Поэтому зачастую это ирония по отношению к себе, а не другим, т.к. «чужой» взгляд органично вписывается в метаметафорический дискурс, который избегает тотальности именно благодаря корректирующей функции иронии.
Итак, метаметафора не является художественным изобретением одного человека. Она появилась одновременно в поэзии разных уголков страны. А.Парщиков жил в Донецке, И.Жданов в Барнауле, А.Еременко в сибирской деревне, К.Кедров преподавал в Москве. Как пишет последний, «есть какое-то информационное поле, связующее творческих едино-мышленников, незримое звездное братство» (115; 262). Учась в Литинституте, эти поэты нашли друг друга, но это не означает, что на них метаметафорический круг замыкается. С нашей точки зрения, можно говорить о близости к метаметафорической поэтике, например, творчества В.Кальпиди, который в это время (конец 1970 - начало 1980-х гг.) начинал пи-сать как пермский поэт. Метаметафора, открывающая новую поэтическую реальность, строится на принципе выворачивания (инверсии, пронизывающей все уровни произведения: от фонетической и лексической «анаграммности» до хронотопических «расслоений», кон-цептуального мировидения в целом), который предполагает и ироничный подход к дейст-вительности.
М.Эпштейн, пользуясь образным выражением Мандельштама, пишет: «По сути, метабола - это и есть «двойной венок», заплетенный в водовороте медленно вращающейся реальности, свитой в себе, развивающейся из себя, словно лента Мебиуса, в которой никак нельзя определить точку, грань, разрыв, где внутренняя сторона переходит во внешнюю и обратно. Образ-метабола разворачивает волновую (а не корпускулярную) картину мироздания, в которой сходства-подобия отдельных предметов переходят в их плавные схождения, а разрозненные частицы вовлечены в энергетическое поле всеобщей и взаимной причастности» (194).
Недаром М.Эпштейн описывает природу метаболы, используя те же ключевые слова, что и К.Кедров, так как, с нашей точки зрения, метаметафора и метабола отражают одни и те же принципы подхода к реальности, понимаемой как метафизическая, и в языковом плане представляют собой один и тот же троп, акцентируя в нем разные его стороны. Отсюда разным оказывается понимание-восприятие новых терминов. Достаточно правомерное их разграничение, на наш взгляд, было проведено В.Аристовым. Он пишет: «первое понятие (метаметафора) фиксировало внимание на космической открытости нового образа, второй (метабола) на функционировании и интенсивности связи в нем и между образами» (84; 55)
Итак, в метаметафоре видится поэтическое средство описания космической реальности как аналога различных способов научного познания, разработанных в недрах теории относительности, топологии и т.д. Метаметафора работает на сдвиге между художественным и научным, даруя в слове мир, открытый физикой и математикой XX столетия. С помощью же метаболы осуществляется прорыв к духовной мета-реальности, где наиболее значимыми оказываются культурные образы и мотивы...
Образ пророка присутствует в поэзии Кедрова.
Рассекая желчь порхающей требухи
Громкоговоритель
Четырех сторон света
Чревовещатель
Верха и низа
Шестикрылатый шестиконечный
Падающий летящий
Западно-восточный
Маятник
Шестиоконный
Черно-белый шахматный конник
Пастух деревянных коней
Грозный возничий
Черно-белых плоских обозов
Пригоняющий тьму к свету
Как табуретку (18; 29)
Пророк воспринимается как объемлющий своим голосом все пространство света по горизонтали и вертикали, при этом он сводится к способности говорить таким образом, что создается ощущение исхода звуков изнутри, из чрева (происходит выворачивание внутреннего во внешнее).
Пророк имеет форму щита Давида, позднее Вифлеемской звезды, пророчащей появление Христа, а ранее это традиционная средневековая мистическая форма, являющаяся комбинацией алхимичексих знаков, обозначающих огонь D и воду V. Кроме того, шестиоконный маятник – это форма куба, олицетворяющего землю, или материальный мир, состоящий из четырех стихий, олицетворяет стабильность. Таким образом, пророк вмещает в себе сущность мира, проявляя ее вовне. Кроме того, человеческая жизнь предстает как шахматная игра, повелителем которой также является пророк....