Заключение: Свет в бездне
Если бы я был таким же красноречивым, как Демосфен, мне не нужно было бы ничего делать, кроме как трижды повторить одну-единственную фразу: разум - это язык, λόγος. Я грызу эту мозговую кость и буду грызть себя до смерти из-за нее. Для меня все еще остается тьма над этой глубиной. Я все еще жду апокалиптического ангела с ключом от этой бездны.
Дж. Г. Гаманн, Письмо Дж. Г. Гердеру, 6 августа 1784 г.
Разум есть язык - таково было провокационное и донаучное подозрение Иоганна Гаманна. Хотя оно взято из письма, написанного знаменитым "врагом" Канта более двухсот лет назад, сегодня оно кажется не менее актуальным. По некоторым данным, постмодернизм, низведя философию до уровня языка, а затем разрушив старую экономику знака и возможность языковой структуры, ускорил дезинтеграцию смысла как такового. Знание - это не более чем языковые игры и производство власти, в то время как слова были отделены от своих референтов, а тексты исчезли за лабиринтом бесконечных интерпретаций.
Но в этой главе мы пытались вывернуть наизнанку лингвистический скептицизм, который определял большую часть постструктуралистской мысли. Проблема "лингвистического поворота" заключалась в том, что он не зашел достаточно далеко. В подержанных формулировках ученые представляли себе, что мир строится из дискурса, но они упускали из виду сопряженное с этим понимание того, что дискурс строится из мира.
Хаманн тоже все перепутал. Дело не в том, что разум - это всего лишь язык, а в том, что язык - это "разум". Или, по крайней мере, язык - это один из наших способов понять и интерпретировать окружающую среду. Язык несовершенен, ошибочный, неполноценный. Разные языки фокусируют внимание на разных особенностях мира. Мы все должны культивировать большую рефлексивность в отношении ограничений и предвзятости языковых категорий. Но мы не заточены в наших грамматиках. Мы способны к нелингвистическому мышлению. Язык - это инструмент. Он подобен сети для ловли рыбы. Мы не должны путать его с рыбой, но нам не нужно выбрасывать сеть. Хайдеггер был прав в том, что бытие - это герменевтика, но он ошибался в том, что из этого следовало. Люди не обладают врожденным недостатком, требующим поиска смысла и изгоняющим нас из природы в темную бездну. Напротив, быть разумным существом - значит быть вплетенным в окружающую среду. Мы все - часть космоса, который пытается познать себя.
В общем, мы живем в мире знаков, и люди (и другие животные) реагируют на эти знаки разнообразными способами, семиотическими, но не только сим- болическими. Нам необходимо отказаться от постмодернистской семиотики, которая видит нас в плену наших лингвистических категорий. Вместо этого, как я утверждаю, можно извлечь значительную пользу из принятия того, что равносильно метасовременной семиотике или гилосемиотике.
Если сформулировать проект по-другому, то в лингвистике и философии языка существовал сильный стимул рассматривать значение отдельно от метафизики или онтологии. Дисциплинарная специализация часто побуждала теоретиков выводить мир за скобки при создании своих теорий языка. Хотя экстенсиональная семантика пыталась сделать нечто иное, объединив понятия референции и естественных видов, даже философы такого рода все равно в целом придерживались представления об автономности языка как специфически человеческой деятельности. Хотя я уверен, что специалистам предстоит проделать большую работу по модификации сформулированных здесь идей, я надеюсь, что эта глава демонстрирует ценность попыток неспециалистов совместно рассмотреть язык, метафизику и открытия биологии (особенно этологии животных). То, что люди умеют читать, к чему мы не могли быть эволюционно отобраны, предполагает, что наша способность воспринимать и интерпретировать знаки коренится в чем-то более фундаментальном. Как я уже утверждал, разумные существа - это семиотические существа. Я также утверждал, что многие из функций, которые классические эмпиристы считали исключительной прерогативой человеческого разума, лучше рассматривать как возникающие в динамической связи с окружающей средой или как материализованную семиотику. Мы познаем себя через взаимодействие с миром. Мы храним воспоминания вне нашего тела. Большая часть наших мужских способностей, по крайней мере с тех пор, как самый ранний проточеловек начал отмечать свое окружение, была обусловлена нашей способностью разгружать когнитивную сложность. Мы хотя бы частично разделяем общественные понятия, настроения и социальные предположения.