Во-первых, в биологии считается, что конвергентная эволюция порождает аналоги, а не гомологи. Другими словами, крылья бабочки и птицы похожи по аналогии, а не по идентичности. Но социальные виды могут сливаться так, как не могут сливаться неродственные биологические виды. Тем не менее, даже если эргоническая конвергенция была продемонстрирована, это не означает, что речь обязательно идет об идентичном виде. Например, крылья птиц, крылья летучих мышей и крылья насекомых имеют некоторые аэродинамические сходства, но они также существенно отличаются: крылья птиц и летучих мышей имеют кости, а крылья насекомых - нет; крылья птиц, крылья летучей мыши - кожные щитки, крылья насекомых - модифицированные чешуйки и так далее. Это означает, что эргоническая конвергенция - ограниченный источник потенциальных обобщений, поскольку мы не всегда знаем, какие характеристики применимы в широком смысле. Это особенно верно в отношении конвергенции в экологических или идеологических нишах. То, что разные монархические общества могут сходиться на схожих структурах легитимации суверенитета, не означает, что эти структуры поддаются обобщению. Они скорее предполагают аналогию, чем идентичность.
Во-вторых, большинство социальных видов не выполняют единой функции. Не существует единой потребности, которая мотивировала бы всю религию или все искусство. Более чем столетние поиски ученых не увенчались успехом. Поэтому мы должны быть осторожны, чтобы избежать старых ловушек тяжеловесного функционалистского теоретизирования. Функционализм имеет долгую историю в антропологии, психологии и социологии. В руках некоторых мыслителей социологический функционализм сводился к утверждению, что институт или социальный тип существует потому, что он приносит пользу обществу. Аналогичные аргументы были переработаны эволюционными психологами, которые используют естественный отбор для обоснования утверждения, что определенные социальные организации или культурные формы являются врожденными, поскольку они способствуют выживанию вида (или способствовали на какой-то воображаемой заре происхождения человека). Выступая против такого способа теоретизирования, я разделяю мнение нейробиолога Стивена Роуза о том, что большая часть эволюционной психологии представляет собой не более чем набор "недоказуемых историй", сформулированных постфактум и лишенных какой-либо серьезной доказательной базы. Как заметил современный философ биологии Алан Гарфинкель, "многие из этих объяснений "человеческой природы" похожи на объяснение существования ресторанов тем, что люди должны есть. Мы можем согласиться с тем, что человеческая природа такова, что люди должны есть, но мы хотим спросить, почему это должно вызывать необходимость в ресторанах?" Хотя прием пищи выполняет общую биологическую функцию, рестораны не определяются этой функцией.
В-третьих, мы должны избегать описаний эргонической конвергенции, в которых отсутствуют экс-планаторные механизмы стабилизации кластеров. Поразительно, но аргументы эволюционных психологов часто повторяют аргументы "критических" социальных теористов, которые утверждают, что институт или социальный тип существует именно потому, что он вредит обществу (например, "Преступность существует потому, что обществу нужен козел отпущения"). Действительно, критическая теория имеет свои собственные истории, в которых функции определенных социальных структур якобы способствуют определению или приносят пользу неолиберализму. Соответственно, ограниченные формы критической теории и эволюционной психологии могут разрабатывать схожие объяснительные нарративы. Эти модели разделяют наивную социологическую ошибку: объяснение действий их последствиями вместо их причин. Вкратце, проблема с такого рода объяснениями заключается в том, что они не предоставляют причинного механизма, который мог бы повлиять на индивидуальное или коллективное принятие решений. Мужское насилие могло бы быть вызвано необходимостью ограничить численность населения, только если бы оказалось, что мужчины мотивированы (хотя и бессознательно) убивать из-за опасений по поводу перенаселения (что кажется в целом надуманным).
Наконец, функциональная конвергенция обычно объясняет только подмножество функций данного вида. Например, основная функция сердца - перекачивать кровь. Мы знаем, что это его основная функция, потому что именно для этого сердце было отобрано эволюционно. Но у сердца есть как функциональные, так и нефункциональные способности (например, издавать звук биения - это нефункционально). Таким образом, мы должны ожидать, что эргонически сближенные сердца будут иметь тенденцию к разделению функциональных способностей, а не нефункциональных. Как и следовало ожидать, хотя сердца позвоночных имеют общего предка, у дождевых червей есть особые мышечные участки, которые функционируют как сердца, поскольку они сокращаются, чтобы перекачивать кровь, но, насколько мне известно, эти "сердца" не издают звуков биения. В общем, мы должны быть очень осторожны в определении того, какие способности подвергаются функциональному отбору.