А кто-то тело жирное своё
Хоронит, и хоронит, и хоронит,
Как фараон среди костей рабов,
Как белка каждый раз по разным дуплам,
Как мальчик неизлитую любовь
Потоком прячет в надувную куклу.
Но Ваши пальцы пахнут. Насовсем
Я не отдамся — не плюю в колодцы.
А кто-то, на постель мою присев,
Смеётся, и смеётся, и смеётся,
Как человек, который у Гюго,
Как бультерьер у дверцы преисподней…
Но мне, поверь, совсем не до него.
Ответь мне честно,
Ты моя сегодня?
Ученикам
Или вспотел асфальт, или взлетел СашБаш,
Или кому-то здесь вновь раскровянить морду?
Только, mon cher, за мной очень крутой вираж,
И не тебе судить, как я потратил город.
И не твои стихи, как я потратил баб…
Мальчик, родимый, вынь руки из этих ножниц.
Это не брызги вин и не мокрота лба —
Это с тебя, малыш, нежно срезают кожу.
И не твоих умов, как я потратил боль:
Или забыл очки или схватил отвёртку…
В нас, на большом огне, жизни — на коробок,
Да остальной фигни — раз завернуть в скатёрку.
Воспалённое солнце
(отрывок из поэмы)
…Я отштукатурился вновь (простите меня за корявость),
А с новой резьбой не привык — крутился на ржавых болтах,
И не завидовать мне тем, у кого якоря есть —
Будет ещё у меня несколько новых Полтав.
Будет на фору ещё горстка неписанных правил
Или неправильных писем (а это уже на резон).
Теплится пара слезин в моем застеклённом анклаве,
Бьётся в печурке огонь — тесно ему, как в сизо.
Время ещё не квадрат, тоску на любовь не умножить.
Есть только окружности поп и то на последний peep-stop.
Есть отрицательный вектор двух пар положительных ножек,
И следствие хуже причин…
И жизнь — заполненье листов…
А смысл и разум — враги (нарочно грустить буду нудно!),
Трагедия смеху — родня (пока не захочется выть!).
В окошко судьбычится Марс, в саду керосинит Иуда.
И пусть отречёт Галилей меня от меня.
Так и Вы.
Слетели ко мне мотыльком, нарушив три дня целибата.
Не смог, как Венере вандал ответить Вам: «Только без рук!»
И два электронных письма на сто тридцать два килобайта
Простите, я так и не сжёг. Ну да, пожалел ноутбук.
И снова замазывать руст (вот здесь, я прошу, без ироний!)
И спать меня ложит Прокруст (ошибка, и рифм не должно).
Но я никого не пущу в сопливый свой быт макароний.
И пусть меня высечет Бог. И сильно накажет вино…
Мне сердце вкрутили и бросили плыть,
За то, что стоп-кран машинально не дёрнул.
А я снисхожденья просил у иглы
В расплавленном чайником диске Deep Purple.
Кому еще вдруг по зубам облака?
Здесь под человека никто не закосит.
А я б на коленях стоял и лакал
Липучую сперму зарубленных сосен.
Я выл бы Бетховена мутной реке
Больным тенорком молодого лисёнка
И где-нибудь в тихом пустом кабаке
Писал про любовь на линялой клеёнке.
Да я бы… Чего там? Вертеть так вертеть!
Вскопал бы себе уголок Пер-Лашеза,
Чтоб даже чертовски красивая смерть
Влилась неприятным глоточком дюшеса.
Терпеть так терпеть. Петлевать так в миру.
А дохнуть так медленно. Время — резина.
Но я никогда до конца не умру.
Мне смерть не к лицу.
Как Иуде — осина.
Монолог Шекспира
Ума хотелось, что ли? Власти ли?
Какой мне прок, что этот мир безмерен?
Ведь если сердце — просто пластилин —
Я им замажу трещину на вере.
Ведь если сердце — просто дикий воск —
Достаточно на мини-Галатею.
А на дурацкий Гамлета вопрос
Подкину ему новую идею,
Ведь если сердце — масло, то во мне
Искать не надо бога поприличней.
И если Лир бродил в своём уме —
Пусть мир поищет поновей наличник.
Но сердце — плоть. И вновь весь мир — театр,
Как будто вся судьба в режиме моно.
Так, значит, мне опять на все плевать