У родных Палестин пластилиновый слепят костёр.
Мы вернём ей игру, царапнув письмецо на пластинке.
Ты иди. Спи, родной. Я твои пальцы тщательно стер.
Готический запой
Мертвописцы рисуют кресты для отца своего,
Что-то свистнув из Вагнера, что-то из Гойи.
Только я в этом сне безнадёжно отсасываю
И играя вслепую, играю изгоя.
Раскатай мне губу. Ну, пожалуйста, просто я
Не успел накарябать свою пентаграмму.
Сумасброжу я, верно, я с детства юродствую
Рыцарь-шут, гранд-паяц под подошвой у Дамы.
Заверни мне стыда и проверь-ка, в уме ли я,
Снизошёл ли с него или просто скатился
Этой ночи не стать снова Варфоломеевой —
Не напьюсь, как король, так нажрусь, как скотина.
Ну подёргай за нитки смешных гугенотиков,
Я отравлен собой — не ищи антидота.
Ты пойми недоверчивость недоэротика —
Недоверченность — я же недослан, недодан.
Не прошу кофеи мне в пуховы постели несть —
Просто требую водки, иначе — по роже.
Мне ведь надо запить эту недорасстрелянность,
Хотя здесь с палачом мы немного похожи.
Ну хотя бы под эндшпиль, хотя бы под занавес
Слышать жидкий хлопок — две ладошки в проходе.
Только строчки мои снова запартизанились —
И опять мне судьбина — рейсшиной по хорде.
Ты сгниёшь, унавозив мою недосказанность,
Узанозив меня — нелечибельный сепсис.
Мы ведь на спор давно обменялись проказами —
Да, зимой, класс седьмой — времена недосекса.
Ну а завтра — рассвет и рассол — ломка с выходом.
Ты мне трезвость на сердце медалькой прицепишь.
Я за рюмку кагора тебе всех живых отдам,
Ты же просто шепнёшь: «Я люблю тебя, Цепеш».
Григорианское
Ввечеру вельми грешноликие
А с утра не дюже и лакомы
Закадри заляпанным «Никоном»
«Сжитие святого Аввакума».
Кельт
Не огнём опалены локоны.
Выбелены бельма — не синь.
Что же ты соплишь, куздра глокая?
Тело мне на койку неси.
Лапой за грудки — вот манер венец.
Дланию за перси — не вой.
Что дрожишь, скукоженный нервенец?
Принимай меня за Него.
Можно от зерцал не таиться нам.
Но нельзя — на сено и всласть.
Раз дано — в покоях царицыных,
Так откройся и — понеслась.
Что же ты знобишь щуплым зябликом?
Как на Пасху — жмись потолпей.
Пусть порежет боль вострой сабелькой
То, что пело не по тебе.
С зорькой причастят скоро всех к дарам,
Отпущу — так выбери путь.
Хочешь — в покрывале к прозектору,
Сдюжишь — постригись и забудь.
Выйдешь — позови мне задверную,
(Крестик свой обратно навесь).
Пусть зайдёт сюда вместе с: «Верую!»
Заценю: «Достойна ли есть».
Постпасхальное
И кол серебряный в осиновую печень…
И в темя метит темень-маета.
Из глаза льются бревна.. и беспечен
Бог без креста — не выдержал гайтан.
И праздник с праздницей потешатся друг дружкой —
Укромно, скромно выбрав уголок.
И по-верблюжьи вшепчет ночь мне в ушко
БОЛЬШУЮ ТАЙНУ (да, вот так — через caps lock).
О том, что мир — лишь псевдоневаляшка,
Любовь — лишь дурнокрашеный волчок.
А смерть — лишь повод поиграть в пятнашки,
И лишь она — извечно не при чем.
А я не верю ни в неё, ни в завтра —
Хотя они и оба — овертайм.
Ещё не забран, но надёжно завран
Мой экзистенс. И слюнками у рта
Пристроились, как ржа на кровоспуске
Слова безумцев, сказанных не в тон.
Но на душе царапает вуглускр
«F есть ma». И порван мой Ньютон.
Но есть немного Антананаривы,
Кетцалькаотля, децл Катманды.
Промажу раны, промочу нарывы
И пропущу три строчки ерунды.
Ведь было страшно, глупо, робко, тошно
Когда погнал по встречке и без прав.
И ради нужно, через слишком можно,
Вступил в нельзя, и … «смертью смерть поправ.