Я вывел из себя и формулы, и пятна,
Но сквозь «помилуй мя», и через «не могу».
Вошла в меня насквозь с фальшивым аусвайсом.
Кому кричать «спаси»? Кого молить «храни»?
Я сыпал на паркет подсолнухи Прованса,
Слюнявое «вот-вот» меняя на «ни-ни».
Но бил в окно озноб, и током бил визг альта,
Пардонила рука, плетя узор чулка.
Катились вниз глаза, стекая за бюстгальтер.
А Вы вели наверх, к вальгалле потолка.
Я шёл, как бык на плащ, доверчиво надеясь
Три четверти страстей сложить напополам.
На Вашем декольте сопел седой младенец,
Похожий на меня, влюблённого дотла.
Мы шаркали навзрыд, и в нас плевали скрипки,
Пытаясь оскорбить смычками колесо.
Вам смыли с полотна мадоннову улыбку,
А мне давал «добро» Таможенник Руссо.
И хмыкали юнцы, скрывая стыд в лосинах,
Когда я влез в цилиндр, оставив Вам «Пока!».
Я больше не Пьеро в подушках штраусиных,
Постой, тебя слезит… Рыдай наверняка!
Куда ни плюнь — везде июнь.
Куда ни глянь — инь-ян.
А я — нетерпеливо юн
И вечно вусмерть пьян.
Я сдам тебе свой анти-пин,
Как раньше выдал ник.
С утра — нарцисс, к ночи — люпин
(Раз завела цветник).
Куда ни встань — першит гортань.
Куда ни крикни — тишь.
Флиртуя в рань, фильтруя брань,
Опять взахлёб грустишь.
Ключ — под арест — тебе в халат.
Крест — в стол, он мало грел.
Раз завела себе свой ад —
К утру закончу грех.
Раз завела меня себе —
Готовь особый корм.
Недоцелованный плебей
Живёт наперекор.
Наперекос, наперевес
Наотмашь, на все сто.
Раз завела себя — не лезь
Отплясывать на стол.
Куда ни кинь — все блуд да синь,
Куда ни харкни — свять.
Будь хоть главнейшей из богинь,
Услышишь эхом: «Блядь».
Но раз мы где-то завелись,
Как черви в молоке,
Все будет наше: даль и близь
И бабочка в руке.
И пусть завидует Парнас,
Пусть валит всех понос.
Мир состоит теперь из нас,
И это лишь анонс.
Куда ни брось — все вкривь да вкось —
Такие пирожки
Таких нас мало завелось
И потому дырявит злость
Солохины мешки.
А ты в халате ключ возьми,
Пусть Петр спит у врат
Ад будет круглым до восьми.
А мы уйдём в квадрат.
Киньтырусь
Клянусь, я брал себе не до фига,
Да и снимал ни с верха и не с низа.
Но на столе — окурки от сигар,
И на ковре — следы от онанизма.
И мой затекст — сплошной — satura lanx
Аптечный фреш рождает Одиссею.
Даёт шута мозаика из плакс,
И снайпера — коктейль из ротозеев.
На гранях гравировано «уже»,
На днище впукло выдавлено «пробуй».
Хватает виз до в «ад на ПМЖ»,
Но нет на пошлину на ценный вывоз гроба.
Всего рывок, чтоб подновить глаза,
Взрастить полмысли надо четверть споры.
Run, Rabbit, run! За деревом — Мазай.
Пей по-гусарски. Спор особо шпорный.
С кровати — к небу сам себе снуя,
Играя вновь в «Энколпия — Гитона».
Всего-то свыкнуть — каждый раз — с нуля.
Мазай — с баркаса! Кролики не тонут!
Сиди глазей в берёзовый музей,
Протри весло и глазками не дрыгай.
Сестра тебя не сводит в Колизей
И не шмыгнет Катюха под квадригу.
Солоха оптом купит пять мешков,
Пока я сплюну склёванные строчки.
Мне до аптеки — семь минут пешком
В сырых носках и вязаной сорочке.
Жизнь — это дорого и чаще — далеко,
А смерть — или смешно, или не круто.
За нужный звук — парное молоко.
За лишний слог — несмазанный шпицрутен.
А кто в жюри? Иль овдовевший жир,
Или в трусишках липких praetextati.
Меня научат правильным «ши/жи»
И приурочат, что бухал некстати.
Я буду биться клювом о косяк —
И так весь пол кусками «я» забрызган.