Согласитесь, что такое начало многообещающе.
Случайность сулит нам свободный полет фантазии.
Причудливый и непостижимый случай - это рог изобилия, из которого сыплются возможности, это волшебный ковер-самолет. Какой это изменчивый и прихотливый материал для писателя, легкий, пестрый и неповторимый, мягко ложащийся таинственными складками материал, из которого можно создать что угодно; это крылья, которые донесут нас в любой конец света. Что может быть романтичнее случая? Ему противостоит необходимость, судьба, скрытая под личиной неизбежности, сила постоянная и неизменная.
Необходимость - это строй и порядок, она прекрасна, как колоннада, и незыблема, как закон.
Да, так оно и есть, именно в этом дело. Случайности-то мне и недостает! Случай может бог весть куда унести нерешительного домоседа, которого так трудно оторвать от стола. Случай, полный стремительных приключений, случай - этот сумасбродный ветрогон, закружит и увлечет меня... Стареем мы, приятель, и жизнь становится для нас скучной привычкой! Ладно, ну, а другой фактор, другая сила, категоричная и неоспоримая? Хотел бы я подчинить всю свою жизнь необходимости и наконец твердо и бесповоротно увериться, что всеми своими поступками я выполняю некое предопределение; слава богу, я совершил именно то, что мне суждено. Так вот оно что, - человек, чью судьбу определяют необходимость и случайность, это я сам! Я пойду путями заблуждений и неизбежности и заплачу за это всеми страданиями, какие только сумею изобрести. Ибо такое паломничество - не увеселительная прогулка...
Итак, во славу божью возьмемся за дело. А если мы не будем знать, как поступить дальше, да помогут нам необходимость или случай. С чего же начать?
Каковы будут мои первые слова о человеке с Антильских островов? Начнем с самого начала: "Жил мальчик, у которого не было матери..."
Плохо! Так ничего не выйдет. Ведь у пациента Икс нет ни лица, ни имени, значит, у него нет личности, он Неизвестный. Если же мы дадим ему дом и семью, мы будем знать его, как говорится, с пеленок. Он перестанет быть неизвестным, утратит свой главный и самый выразительный признак. Чтобы остаться самим собой, он должен сохранить инкогнито. Да будет же он человеком без происхождения и без документов. Давайте соблюдать принятое условие, держаться того, что дано. Он упал к нам с неба, и это характерно для него. Надо, чтобы и в нашей повести он как-то "свалился с неба", чтобы появился в ней внезапно бог знает откуда, как порождение случая, вполне сложившийся и совершенно неизвестный.
Итак, у нас есть персонаж, и он уже появился на месте действия. Место определено заранее: это остров Куба, Это мог быть любой остров Антильского архипелага, любое место в мире, лишь бы оно было достаточно отдаленно. Отдаленность дана тем, что он летел неизвестно откуда. Это далекие и экзотические края именно потому, что они нам неведомы. Деньги, найденные у него в карманах, позволяют предположить, что это Антильские острова, Правда, есть и другие страны, где соседствуют американские, британские, французские и голландские владения, - это берега моря, которое омывает Филиппины, Аннам, Сингапур и Суматру, и ничто не исключает такой возможности. Мне пришлось выбирать, и я, по чисто личным мотивам, выбрал Антильские острова: я уже говорил вам, что в них для меня таится особое очарование. Именно туда меня всегда тянуло убежать. Наверное, я никогда не попаду туда, но этот край живет в моей душе ярче, чем страны, где я побывал.
Таковы исходные данные нашего повествования, остается определить его terminus ad quern 1. Разумеется, это падение человека, не долетевшего до места назначения. Но тут возникает важный вопрос: летел он в какое-то новое место или возвращался домой? Нам известно одно: он страшно спешил и летел в бурю. Можно считать, что, когда человек едет в чужие края, в новую, незнакомую обстановку, он обычно колеблется, даже опасается, и это как-то сдерживает его. И, наоборот, человек, возвращающийся домой, нетерпелив: для него важна только цель, а дорога, которая ведет к ней, - досадная помеха. Я сказал бы, что наш человек очень спешил именно потому, что возвращался, и я принимаю эту правдоподобную гипотезу, как факт. Не говорю уже о том, что улетать можно во всех направлениях розы ветров, ибо возможности выбора неограничены, а возвращаясь, можно лететь только в одно единственно мыслимое место, к цели определенной в самом начале пути, к цели, необходимой и неизменной.
Обратный путь всегда определен точно. Итак, вот он, конец нашей повести, а теперь можно перейти к началу.
1 конечная цель (лат.).
Начало ее туманно и неясно, как случайность.
Дело происходит где-то на Кубе, среди живых изгородей бугенвилей. За кем-то гонятся, слышны револьверные выстрелы, и на дороге, похожей на Млечный Путь, остается лежать неизвестный. Он ранен в шею. Ранен широким ножом для сахарного тростника...
Дочитав до этого места, хирург недовольно фыркнул и бросил рукопись на стол. Чушь! Ведь у пациента Икс нет шрама на шее. Есть только шрам над правым соском, но и эта рана была нанесена не широким ножом, а тонким кинжалом. Поверхностное ранение: оружие наткнулось на ребро.
XXIII
Итак, где-то на Кубе среди живых изгородей бугенвилей... За кем-то гонятся, хлопают револьверные выстрелы, и на дороге, похожей на Млечный Путь, остается лежать неизвестный. Он ранен в шею, ранен широким ножом для сахарного тростника. Метрах в десяти лежит еще какой-то человек, руки и ноги у него широко раскинуты, как у марионетки.
Он мертв.
Над раненым склонились трое мужчин и тихо чертыхаются. А он уже поднимается на ноги, бормоча: "Ч-чего вам надо? Н-не лезьте ко мне!" Он трогает свою шею, удивленно кривит рот, заметив кровь, и переводит взгляд с окровавленной ладони на трех незнакомцев. Мать честная, да он же пьян в доску!
- И на кой черт ввязался этот осел! - сердится один из троих и чешет в затылке. - Que mierda 1! Отнесите его в дом, ребята.
Раненого хватают за руки и за ноги и, шаркая башмаками, волокут его по дороге, как мешок кукурузы, оставляя след на пыльной дороге. Пеоны, пыхтя, тащат этого бродягу по "Млечному Пути":
1 Экое дерьмо (исп.).
протрясись, протрясись, проклятый, так тебе и надо.
Его кладут за дверью, и какая-то старуха светит ему в лицо фонарем и поминает всех святых, а хозяин дома - воротила, судя по злой, багровой физиономии и свирепым бровям, - наклоняется и говорит:
- Что за свинью вы сюда принесли?
Тот, кто чесал затылок, подмигивает человеку с косматыми, бровями.
- Чтобы он не удрал, ваша милость. Когда тот кабальеро вышел отсюда, мы услышали выстрелы и выбежали поглядеть, что случилось. Там лежал вот этот даго *, в руке у него был револьвер. Неподалеку валялся тот бедняга. Мертвый, бог его прости!
Двое других слушали, разинув рты, и, видимо, хотели возразить. Хозяин вопросительно поднял брови.
- Вы уверены, что он мертв?
Долговязый пеон перекрестился.
- Загнулся, ваша милость! Не меньше трех пуль получил в затылок... А в руке у него был нож. Видно, защищался, когда напал этот бандит. Убийца хотел удрать, но тут мы его и схватили. Вы свидетели, ребята, а? Ну-ка, подайте голос!
Только теперь те двое смекнули в чем дело, и их лица расплылись в широкой улыбке: да, да, ваша милость, бог свидетель, так все и было, святая правда. Он застрелил того кабальеро и хотел дать тягу. А в руке у него был пистолет...
- Надо вызвать полицию, пусть заберет его, - предложил долговязый и вопросительно посмотрел на хозяина.
Тот гладил свой сизый подбородок и хмуро размышлял.
- Нет, Педро (или Сальвадор, имя я не выбрал), лучше не надо. Если бы полиция искала его... другое дело. - Он пожал плечами. - А зря я его не выдам. Это было бы непорядочно. Заприте его где-нибудь в сарае и дайте выпить.
Верзила развел руками.
- Ваша милость, он и так пьян в доску.
- Дайте ему выпить. - нетерпеливо повторил хозяин. - И пока что не болтайте о нем попусту, понятно?
- Понятно, ваша милость, желаем покойной ночи... Налейте ему, ребята, рому в глотку, пусть совсем обалдеет. Что делать такому бродяге около дома нашего хозяина, зачем ему совать нос в чужие дела? Он, правда, не похож на метиса, но все равно, один черт. Какой-нибудь голландец или бродяга-янки, судя по тому, как он опустился. Буль, будь, еще... влейте в него еще малость рому, пусть-ка хлебнет, выбьем из него последние остатки памяти!