Я сбегаю в матросский бар, выпиваю большую кружку кофе, глядя на вновь припустивший дождь. Кофе Нового Света — некрепкий, благоуханный, освежающий, совершенно не похож на смрадный приторно-сладкий битум, жирный и липкий, который вам накапают во Франции и Италии, и осадок от него будет во рту целый день. Завтра в этот же час я буду уже внутри большого и ленивого дракона, о котором говорил Краус.
Как и всегда накануне отъезда, сердце испытанного домоседа сжимается, и я размышляю — к какому святому мне обратиться. Наконец я прибегаю к выдуманному — Филиасу Фоггу и прошу у него покровительства. О да, в моей тоске странника, я прибегаю не к святому Христофору, патрону странствующих и путешествующих, но к богатому англичанину Жюля Верна, преследуемому кознями врагов, вооруженному терпением и необыкновенной храбростью, способному восторжествовать над опозданием поездов, хрупкостью дилижансов или ненадежностью лайнера. Это он, главный покровитель путников, который героически овладел особенной наукой, ремеслом, которому учатся долго, этим столь редким качеством: умением странствовать.
ГЛАВА XX
Землемеры прерий
Поль
Понедельник 18.15. Вот я уже в знаменитом Canadian Pacific Railway,[18] в огромном красном улюлюкающем драконе, увенчанном плексиглазовым куполом. Поезд, змеясь, мчится через скалистые горы и великую прерию. Взывание к Филиасу Фоггу было не напрасным. В моем маленьком отдельном купе, где двигаться можно, только постоянно сталкиваясь с полкой, я нахожу роскошь прежнего Восточного экспресса наших бабушек, в котором соединяются плюш, красное дерево и хрусталь. Я чувствую, как вся моя тоска исчезает в этой мягкой раковине, и я по-детски радуюсь тому, что проведу здесь больше трех дней и три ночи, потому что мы прибудем в Монреаль только в пятницу в 20.05. Вот наш маршрут в цифрах: 69 станций и 4766 километров мы должны преодолеть за 74 часа 35 минут. Мы отбываем в 18.30.
Вторник 19.02. Верстовой столб 2862,6. Coquitlam. Два замечания: слишком трясет, чтобы я мог записывать свои мысли на ходу. Придется удовольствоваться станциями. На верстовых столбах пишутся мили, но считая от Монреаля. Мы отъехали от столба 2879,7 и должны достигнуть нулевого. Меня радует путешествие: ведь это возвращение.
Вторник 19.40. Верстовой столб 2838. Mission City. Кругом лес. Настоящий северный лес, то есть это не правильный строевой лес Стенли-парка, где каждое дерево как монумент, а путаница переплетенных маленьких деревьев — настоящий рай для дичи всех видов. Вывод: красивый лес — дело рук человеческих.
Вторник 20.30. Верстовой столб 2809,6. Agassiz. Скользящая дверь купе резко открывается, и стюард в черном властно ставит поднос с едой на мой столик. Я убеждаюсь, что вагон-ресторан не работает. Это означает одиночное заключение, по крайней мере, до завтрашнего утра. Я устраиваюсь поудобней в моей крошечной одиночке, через оконное стекло я вижу густой, черный непроходимый сосняк, в котором иногда таинственно мелькают закатные отблески.
Вторник 22.15. Верстовой столб 2750,7. North Bend. Длительная остановка. Крики и беготня на платформе. Я вдруг понимаю, что речь идет о последней остановке перед большим ночным перегоном. У меня есть время, чтобы задаться вопросом, фатально возникающим у путешествующего домоседа: почему бы мне здесь не выйти? Мужчины, женщины, дети считают эти мимо пробегающие местности своей родиной. Они тут родились. Некоторые из них уверены, что за горизонтом ничего нет. Тогда почему бы и мне не разделить эту точку зрения? По какому праву я нахожусь здесь и собираюсь скрыться, проигнорировав Норт-Бенд, его улицы, дома, обитателей? Не хуже ли любого презрения мой полет через ночь, отрицание существования этих краев, приговор к несуществованию, произносимый глубоко внутри при приближении Норт-Бенда? Этот болезненный вопрос возникает во мне всякий раз, как я проезжаю мимо деревни или города в грозу и при свете молнии вижу смеющихся молодых людей на площади, или старика, ведущего лошадей к водопою, или женщину, развешивающую белье на веревке в то время, как малыш вертится у ее ног. Вот она жизнь, простая и мирная, а я глумлюсь над ней, оскорбляю ее своей идиотской скоростью… и вот опять я проношусь мимо, красный поезд, свистя, устремляется к ночной горе, и мимо ускользают навеки две юные девушки, ведущие серьезный разговор, я никогда не узнаю их, и ничего вообще не узнаю о Норт-Бенде…