«Извини, новостей нет».
Но потом, когда он все так же сидел, не меняя позы, согнувшись над чашкой кофе, он вдруг услышал, как кто-то произнес: «Пий Х».
Журналист осторожно придвинулся к беседующим, хотя и продолжал демонстративно смотреть в пространство перед собой.
И он услышал неторопливую беседу двух людей, сидевших недалеко от него. Монах лет сорока и паломница, женщина постарше. Американка или, возможно, канадка.
— Брат Мак-Магон провел здесь уже восемь лет.
— И?..
— Как я уже говорил, мисс Тобин, предыдущий библиотекарь был… ну… оказывал довольно плохое влияние. Он был членом Общества, пока их не отлучили от церкви.
— Это я поняла. А когда это было? Когда вы учились в семинарии?
— Да. Многие молодые монахи проходили здесь обучение в девяностых годах. Но тот библиотекарь со своим учением был подобен злокачественной опухоли. Да, в те дни Общество имело здесь большое влияние. И библиотекарь учил весьма неподобающим вещам. Использовал неподходящие тексты, не получившие одобрения документы и материалы. Но теперь у нас — брат Мак-Магон. И у нас уже не проходят обучение семинаристы. Хотите еще вина?
Женщина протянула ему свой стакан. Их разговор иссяк.
Саймон допил кофе, даже не почувствовав его вкуса; он ощущал только вкус маленькой победы. Так вот оно, объяснение! Томаски учился здесь, он был одним из пылких католических семинаристов. И чему-то выучился от того библиотекаря…
Но что это было? Что меняло людей? В монастыре должны были скрываться какие-то секреты, способные пробудить в людях религиозную воинственность, даже готовность к убийству…
А вот следов архива нигде не наблюдалось.
Саймон встал, собираясь выйти из трапезной, подумав, что ему, пожалуй, стоит еще раз порыться в книгах из библиотеки. Может быть, указания на архив спрятаны в книгах — на каком-нибудь иностранном языке. На греческом. Или арабском. Или вообще в зашифрованном виде…
Конечно, это был просто жест отчаяния, но Саймон и был в отчаянии. У него остался один вечер, и все на этом; он поедет домой, обнимет Коннора и найдет Тима. Журналист повернулся к выходу — и тут увидел светловолосого парня, того самого, который разговаривал с монахом; теперь молодой человек сидел за столом в одиночестве.
И вид у него был задумчивый и печальный.
Что они обсуждали так страстно? Монах и этот парень?
Журналист воспользовался моментом и протянул молодому человеку руку. Тот бодро улыбнулся.
— Guten tag[69]. Юлиус Денк.
— Сайммм… Эдгар Гаррисон.
Глупейшая ошибка. Но Юлиус Денк то ли не заметил ее, то ли не обратил внимания. Он казался оживленным — и в то же время рассеянным. Его очки в тонкой оправе отражали свет ламп. На английском он говорил хорошо; рассказал, что учится на архитектора в Штутгарте и очень интересуется работами Ле Корбюзье. Журналист знал об архитектуре достаточно много — благодаря отцу, — чтобы и самому сойти за архитектора, хотя, возможно, и слегка глуповатого. Они обменялись мнениями о монастыре.
Потом Юлиус сам упомянул о немолодом лысеющем монахе, об их разговоре за ужином.
— Тот монах… он очень несчастен. Американский ирландец. Пьет. Он здесь уже семь лет.
— О?..
— Да. Думаю, он архивариус. Говорит, у него кризис веры. Он теряет веру в Бога. Не слишком хорошо для монаха, мне кажется! — Молодой немец рассмеялся. — Знаете, мне стало его жалко. Но он слишком много говорит. А вино здесь хорошее, nicht wahr?[70]
Саймон согласился с этим. Но его уже уколола догадка. Архивариус, теряющий веру… почему?
Юлиус продолжал говорить:
— Вы не говорили, герр Гаррисон, вы здесь потому, что вам нравится Корбюзье? Или нет? Что вы о нем думаете?
— А… ну да. Ле Корбюзье. Думаю, он хорош.
— Да? А что именно из его работ вам нравится?
— Ну… та вилла в Париже.
— Савой?
— Да, она самая. Она в порядке.
Юлиус просиял.
— Верно. Я восхищаюсь его виллами. Но это здание — полная неудача. А?
На этот раз Саймон просто пожал плечами. Он не в состоянии был вступать в заумную дискуссию о штукатурке с добавлением каменной крошки и об использовании в архитектуре ничем не прикрытого бетона или о бессистемно разбросанных световых окнах — только не сейчас, когда его так тревожили тайны этого строения.
Но он постарался высказать более или менее связное мнение:
— Это здание… оно приводит в замешательство. Серьезно. Постоянные звуки тут и там… наверху.