Ангус смотрел на Мигеля в упор.
— Да ты ведь все равно всех нас убьешь. Так что можешь делать что вздумается. Какое это имеет значение?
Альфонс кричал без умолку. Он дергался и выл:
— Ангус… нет… Ангус… прошу, скажи ему…
Мигель снова улыбнулся.
— А ему ведь хочется жить, доктор Нэрн. Он не хочет, чтобы… чтобы его юные ручки и ножки поджарились, как на гриле. И я вполне его понимаю. Я вегетарианец. Barazkijalea naiz![82] — Он демонстративно вздохнул. — Так что лучше говори.
Ангус промолчал. Дэвид видел, как дергается щека шотландца — тот изо всех сил стискивал зубы. Альфонс завывал:
— Мне больно! Ангус! Я горю! Умоляю…
Пламя вздымалось все выше, искры долетели до волос Альфонса; волосы задымились, съеживаясь, и вонь паленой шерсти смешалась с древесным дымом. Альфонса уже охватывал огонь. Он начинал гореть.
Секунды ожидания бесконечно тянулись во тьме.
— Ладно! Прекрати это! — закричал Ангус. — Я тебе скажу, где Элоиза. Загаси огонь!
Мигель повернулся к нему и рявкнул:
— Говори сейчас!
— Она в Шперргебите!
— Где это?
— Двадцать шесть километров к югу от Диас-Пойнта! Погаси огонь, прекрати это…
— Точнее, где именно?
— Заброшенный рудник Тамар Майнхед. Рош-роуд. Прячется в офисных строениях. Гаровильо…
Мигель ухмыльнулся. Повернулся к своим подручным. И махнул им рукой.
— Плесните в огонек немножко бензина. Ночь обещает быть очень холодной, нам не помешает хороший большой костер.
Следующий час стал невероятно долгим и самым чудовищным в жизни Дэвида. Это было намного хуже всего того, чему он уже стал свидетелем за последнюю страшную неделю, полную насилия.
Альфонс горел медленно, основательно, испытывая невыносимые муки. Сначала задымились его кроссовки; они почернели и расплавились, стиснув ступни в обжигающем пластике; потом, задымившись, упали со светло-коричневых ног хлопковые штаны, оставив на коже прилипшие к телу горящие лоскуты. И, наконец, начала жариться плоть. Это было непристойное зрелище. Бежевая кожа облезала, выставляя напоказ жир и мышцы. А потом начал таять жир на бедрах юноши, и от его брызг огонь шипел и плевался искрами. И все это время Альфонс кричал. Такого пронзительного, безумного крика Дэвид не слышал никогда. Пронзительный визг разносился по затихшей пустыне… человек медленно сгорал заживо.
А потом крик затих, перейдя в низкий утробный стон. Пламя уже бушевало вовсю, а Альфонс как будто воспевал собственную смерть. Его волосы давно уже превратились в бесформенную черную массу, вонь горящего мяса была сладкой и зловещей… это был запах крематория, запах барбекю…
Над костром то и дело проносились летучие мыши. Дэвид видел в темноте сверкающие глаза пустынных хищников, привлеченных светом и запахом, — там, в ночи, рыскали шакалы. Надеялись поживиться. Их привел сюда аромат жареного мяса.
Стоя у самого костра, Мигель жадно вдыхал дым. Внезапно террорист наклонился к ревущему огню и ткнул в почерневшее тело палкой. Альфонс пошевелился. Он все еще был жив. Все еще был жив. Огонь ревел…
Эми рвало. Она наклонилась в сторону и извергала из своего желудка остатки еды, смешанные с желчью Дэвид ощущал такой же рвотный рефлекс. Слева от него стоял Ангус, он крепко зажмурил глаза. Лицо шотландца было пустым и неподвижным. И тем не менее Дэвид понимал, насколько опустошен и сломлен этот человек.
А потом Альфонс наконец умер. Почерневшая голова упала. Пламя поглотило его целиком. Дело было сделано. Огонь начал угасать. Тело превратилось в кучу красных углей, все еще сохраняя форму светящихся костей и плоти. Черно-алая модернистская скульптура человека в черной ночи пустыни. Ребра провалились, стало видно сердце: светящийся красный комок мышц.
Мигель все еще с наслаждением вдыхал запах горящей плоти. А Ангус не сводил с него прищуренного взгляда. И в нем читалась ледяная раскаленная ярость, трезвый расчетливый гнев. Ничем не сдерживаемый бешеный гнев.
Дэвид заметил, что даже подручные Мигеля не смогли скрыть охватившего их ужаса и отвращения от этого заклания. Они старательно отводили взгляды от Мигеля, осторожно поглядывали друг на друга, качая головами. Но они подчинялись. Никому и в голову не приходило остановить вожака. Тут крылось нечто большее, чем простой страх. Они панически боялись Волка, поэтому и подчинялись.
Гаровильо наконец бросил оценивающий взгляд на Дэвида.
— Ну что, впечатляет, а, Мартинес? — Он провел рукой по своим длинным черным волосам. — А ты… довольно храбрый парень. Или тебе наплевать на жестокость. Только ты смотрел все представление от начала и до конца. И тебя не выворачивает, как Эми. У тебя крепкий желудок. И ты крепко скроен. Ты здоров как бык. Как дикий хряк.