С языком у Миши по-прежнему было все очень печально. Из объяснений Балтона, который также активно жестикулировал, он понял что они пойдут в лес. Далеко. И что надо быть осторожным. После очередной фразы Балтона, мужчины синхронно развернувшись, уставились на Проклятого, как показалось ему, с большим неодобрением.
Вышли на рассвете. Миша усмехнулся. Сколько раз он читал эту фразу во всякой приключенческой литературе. Тут не было рассветов. Ни рассветов, ни закатов, ни дня, ни ночи. Балтон шел впереди, показывая дорогу, Проклятого поставили в центр, видимо травник объяснил сопровождающим, что пятый участник их группы, пока больше для мебели.
Миша реально не мог понять, зачем он таскает его везде с собой. Очень быстро натоптанные тропы закончились, они углубились в чащу. Идти было неудобно. Густая трава под ногами цепляется за сапоги, опутывает их. С деревьев свисает мерзкая паутина. Множество мелких веток, тонких, утыканных шипами, заставляют проявлять повышенную осторожность. Эти места совсем не дружественны к гостям.
Несколько раз из чащи доносился треск и шорох, и каждый раз группа замирала, дожидаясь пока звуки стихнут. Спутники Проклятого были вооружены обшитыми железом дубинами. У одного на поясе висел кинжал, а Мише доверили только топор, для рубки. Такие были и у остальных, включая травника.
Кроме оружия и топоров, они взяли заплечные мешки с минимумом еды и фляги с водой. Явно отправились искать что-то нужное для алхимии, и скорее всего растущее на деревьях. Именно к такому выводу пришел Миша, а подтвердить его не мог, из-за языкового барьера.
Шли долго. К сожалению он даже приблизительно не мог оценить время. Ничего похожего на часы он тут пока не встретил, солнца, по которому можно примерно ориентироваться, тоже не видел ни разу.
Вышли на поляну, которая отличалась от других ядовито-изумрудным цветом травы. На противоположной ее стороне росли деревья, не похожие на те, мимо которых их компания добиралась сюда. Выглядели как конусы, из которых растут такие же конусообразные ветки, темно-зеленых и серых цветов.
Балтон жестом подозвал Проклятого, остальные сами знали что делать. Алхимик указал на серые ветви, скрестил руки на груди. Отмерил расстояние примерно в ладонь от ствола и быстро срубил зеленую ветку. Открыл рюкзак, показал ряд отделений, и как упаковать трофей. Еще раз указал на серую ветвь, снова скрестил руки на груди. Понятно — не трогать. Показал на пальцах пятьдесят. Видимо, столько урожая он ждал от Миши.
Закончив указания травник отправился рубить эти странные конусы. Работа продвигалась, Проклятый постепенно увлекся. Большинство ветвей в зоне доступа были серого цвета, зеленые часто росли очень высоко, а стремянку они не прихватили. Убедившись что никто из его спутников не пытается вскарабкаться на дерево, Миша рассудил, что и ему не стоит пытаться. Постепенно углублялся в чащу, рубил, складывал аккуратно добычу. Это было даже увлекательно, чувствовалась какая-то цель, время текло быстрее.
Вдруг он почувствовал что-то. Словно стоит не на земле, а на полу над погребом. Он не мог сформулировать свои ощущения, но был уверен что внизу, под землей, находится что-то важное. Но вот что? Проклятый огляделся но никого не увидел. Звук топоров доносился справа, и Миша решил отправиться туда, объяснить Балтону что почувствовал нечто странное, но в этот момент, земля ушла у него из-под ног.
— Только не сейчас, — пробормотал он, — рано же просыпаться! — и в этот момент лес исчез. Проклятый был в своей коробке, понимая — в доме беда.
Миша вылез наружу и проклиная все на свете выпутался из марли. Балкон залит лунным светом, и он, кинув взгляд на предплечье, вновь, как и на пляже, четко увидел татуировку. В другой момент он бы задумался об этом, но сейчас Мише было не до того. Он побежал, молясь неведомо кому, чтобы дверь на балкон была открыта.
Повезло. Ночник не горит, темноту в комнате рассеивает лишь свет полной луны. Электронные часы показывают два часа и сорок три минуты. Он мельком отмечает это и спешит к кровати. Главное ни о чем не думать. Так он действовал громя дом Ксаны, поступит он так и сейчас — доверится своим зыбким предчувствиям, не стараясь проверить их с помощью мозгов.
Вскарабкался на кровать по свисающей простыне, с ловкостью поразившей его самого. Ира лежала на спине, ее тело в неверном лунном свете, казалось алебастровым, и Проклятый испугался что на этот раз опоздал. Но тут она дернулась, застонала, и он перевел дух. Жива! Сейчас имеет значение лишь это.
Миша подбежал к ее лицу. По завязке лифчика вылез на грудь. Добрался до плеча, вскарабкался на подбородок. Ее тело было как раскаленная печка, он даже не мог представить как его жене плохо в этот момент.
Сев на ее переносицу, Проклятый приложил татуированную руку ко лбу жены, и в следующий момент отлетел в сторону, врезавшись спиной в подушку. Ира просто смахнула его с лица так и не очнувшись. Повезло что это был не удар, а скорее толчок, и что его полет над гнездом кукушки был остановлен подушкой а не стеной. Все равно было больно. Он с трудом встал, и наконец-то вспомнив что Ира его слышит, начал кричать.
— Ира, очнись, проснись немедленно!
Она дернулась, но не проснулась, зато заворочался Валик, и Миша решился пойти ва-банк. Ежесекундно рискуя быть раздавленным, приблизился вплотную к уху своей жены, и прорычал прямо туда
— А ну очнись!
Она дернулась, слегка задев его по лицу, Проклятый вскрикнул от боли, и кажется именно это привело Иру в чувство.
— Я тут, я тут, аккуратно, не вздумай вертеть головой, раздавишь меня — шептал Михаил, и жена наконец-то услышала его.
— Мне плохо, Кот, очень плохо… — прошептала она, отодвигаясь от него.
— Знаю, маленькая, я это почувствовал, а сейчас, пожалуйста, сделай то что я прошу. Посади меня себе на нос и не вздумай дергаться. И ничего не спрашивай! — Добавил он на всякий случай.
Но она и не собиралась разговаривать, все силы Иры были потрачены на то, чтобы не потерять сознание. Подхватив мужа, усадила на нос, и Миша вновь приложил руку к ее лбу.
У Иры возникло ощущение что на переносицу положили кусочек льда, а уже в следующую секунду, ей стало очень неприятно. Она с трудом сдерживалась чтобы не сбросить его на кровать, а потом еще и припечатать ладонью, дабы неповадно было.
Это желание до жути напугало колдунью. Что-то чужеродное было в ее муже, нечто абсолютно неприемлемое для ведьмы и ее сути. Но именно в этом было ее спасение. И Ира изо всех сил сжимала зубы и простыни, чтобы сдержаться и не прибить мужа, как назойливого комара.
Проклятый же вспоминал дом ведьмы, тот момент когда он сжимал рукоять клинка, боль пронзающую его руку. Ощущения были схожими, но гораздо слабее, и болела лишь татуированная часть. “Надеюсь я не стану еще меньше из-за этого. А то, придется Ире, брать меня пинцетом, и…” — подумал он. Но тут его воображение спасовало, что там может быть дальше он так и не придумал. И он сконцентрировался на том что делает, улегся на живот, прижал руку ко лбу еще сильнее.
Ведьме казалось что у нее в голове поселился паук. Или осьминог. И эта дрянь, своими лапками-щупальцами лезет прямо сквозь ее плоть и мозг. Было очень неприятно, но Ира чувствовала что при этом, эти щупальца пожирают терзающий ее жар, который не сдается без боя.
Отростки паука-осьминога периодически вспыхивают, осыпаются пеплом, но на смену им приходят новые, и битва продолжается. Через некоторое время ведьме стало легче, она даже кинула взгляд на малыша, тот, к счастью продолжал спокойно сопеть в кроватке.
Тогда Ира подумала про Оксану. Что та, проснувшись обязательно решит заглянуть к ним. Как там Валик? Все ли в порядке с ней? И удастся ли ее потом убедить, что гномик, лежащий на ее носу, это всего лишь сон? Тогда она дотянулась до простыни которой укрывалась летом, набросила ее на лицо, скрывая мужа от любых посторонних глаз.
Татуировка словно пульсировала. Миша и не догадывался, что рисунок черного цвета способен на такое. Боль в руке постепенно затихала, остался только зуд. А еще он чувствовал что Ире становится легче.