— Своим.
— А второй, Шаров, где в это время был?
— Пластом лежал в снегу. Вырубился. И нож в руке. Я этот нож у него забрал, хотел себе оставить, а Васька отобрал его у меня, вымазал в крови и сунул в карман тому… Как его?..
— Шарову?
— Ага. Потом я приложил ухо к груди мужика, а Васька говорит: «Не слушай, он уже готов!» Я и не стал слушать. Потом Васька достал из его пиджака бумажник, заглянул в него и сказал: «Порядок!» И это… сунул его себе за пазуху.
— А Шаров лежал на снегу?
— Нет! Мы уже собрались уходить, а он как вскочит и бежать. «Ну все, заложит он нас!» — говорю я Ваське. А Васька: «Не боись, перышко-то у него в кармане! Да и бухой он, а проспится — и вовсе ничего не вспомнит». Потом пригрозил мне: дескать, сболтнешь лишнее — разговор будет короткий, ты меня теперь знаешь!..
— После этого вы встречались с Хохловым?
Роман помотал головой:
— Не, больше он не приходил к нам!
— Ты кому-нибудь про этот случай рассказывал?
— Только Нинке. Она тоже велела держать язык за зубами. «И не бери себе ничего в голову, — сказала. — Раз ты сам не убивал, то и вины твоей тут нет». Легко сказать…
Орехов понимающе покивал.
— Значит, Хохлов забрал только бумажник с деньгами и документами? Или все-таки прихватил пальто и шапку?
— Не, он только хотел снять кожан, да увидел дырку и сказал: «Ну его!»
— Какую дырку? — не понял Орехов.
— А которую ножом… И подкладка была в крови.
— Точно не снимали пальто? — Орехов пристально вглядывался Роману в глаза.
Роман поежился под его взглядом и снова мотнул головой:
— Не… Я только пуговицы расстегнул. Ну он велел, чтобы подкладку посмотреть. И еще я сердце хотел послушать…
— Когда уходили, пальто, значит, было на Прохоренко?
— Ага, на нем так и осталось! А шапки сразу не было, еще раньше, видать, слетела…
13
Хохлова арестовали в тот же вечер в овощесовхозе, на квартире Клавдии Опенкиной. При задержании, в котором участвовали, кроме Орехова и Бородина, еще начальник уголовного розыска с двумя омоновцами, преступник сопротивления не оказал.
Здесь же, на квартире Опенкиной, при обыске были обнаружены похищенный у Прохоренко телевизор с нацарапанной на днище меткой — числом, составленным из дня, месяца и года рождения хозяина, а также пара дамских сапог, опознанных вдовой Прохоренко.
Хохлов признался в совершенном грабеже, однако заявил, что действовал один, без сообщников.
— Получается, что это вы сами представились гражданке Прохоренко врачом и затем сообщили ей, что муж ее доставлен в больницу с инфарктом? — спросил Орехов.
— Сам! — не моргнув глазом ответил Хохлов.
— Вы знали, что самого Прохоренко в это время нет дома?
— Так я ж его две недели пас! — убежденно проговорил Хохлов. — За каждым его шагом следил.
Орехов хмыкнул.
— Где же он был этой ночью?
— Известно где, — ухмыльнулся Хохлов. — У бабы.
— Вы ее видели, эту женщину?
— Ясное дело, видел!
— Видели, как Прохоренко встретился с ней?
— Ну да!
— Где же именно произошла их встреча?
— На Эльмаше, на Шефской улице, дома через два от его кооператива.
— Где находится кооператив знаете?
— Ясное дело! — и Хохлов назвал адрес кооператива.
Бумажник Прохоренко при обыске не был найден — скорее всего, Хохлов от него избавился. Не исключено, что в бумажнике, помимо денег и паспорта, мог оказаться какой-нибудь документ с адресом кооператива. Или визитная карточка Прохоренко.
— Встретились — и что дальше?
— Дальше… Остановили машину, сели и поехали.
— Вы не проследили, куда именно они поехали?
— Бегом, что ли, я побегу за ними? Я к его дому сразу подался, до часу ночи там дежурил, с подъезда глаз не спускал. Ну и, значит…
— Решили, что Прохоренко уже не явится?
— Решил, да, — Хохлов принял подсказку.
— Но ведь Прохоренко мог вернуться домой и в половине второго, и в два.
— Конечно, мог, — согласился Хохлов. — Так ведь без риска ни одно дело не обходится, а то бы никто не попадался…
— С вами кто еще был?
— Никого не было! Один я…
— Ну-ну, не надо!
Что-то и впрямь было завораживающе жуткое в этих холодно мерцавших глазах на темном, словно закопченном лице с коротким ноздрястым носом и вздернутой верхней губой, отчего рот был постоянно приоткрыт. Такое лицо, раз увидев, уже вряд ли забудешь. Однако вдова Прохоренко уверенно заявила, что, разговаривая с врачом, видела в дверной глазок совсем другое лицо — круглое, широконосое, губастое…