Мумия вполне отчетливо всхрипнула, потом застонала, после чего попыталась открыть глаза. Это было ошибкой без-пяти-минут-покойника: от солнечного света он отвык. Поште даже представлять себе было больно, как резануло по глазам обитателя батискафа крымское солнце.
Узник батискафа попытался закричать, но сорванные давным-давно и так и не восстановившиеся голосовые связки издали лишь жалкий хриплый визг, от которого у Пошты мороз пошел по коже, а Бандеролька отпрыгнула на метр и вскинула перед собой нож.
Один лишь Штемпель остался невозмутим.
– Гляди-ка, – сказал он, – а его еще и привязали… Ты кто будешь, арестант?
Узник перестал визжать, покрутил головой, прислушиваясь, и шепотом спросил:
– Кто здесь?
– Я – Штемпель из клана листонош. А ты кто такой, откуда будешь и как угодил в этот ящик?
– Я… я из Балаклавы… Из штольни…
Трое листонош изумленно переглянулись. По последним данным, выживших в Балаклаве не было. И ни про какую штольню никто никогда не слышал.
– Что еще за штольня? – осторожно наклонившись к полутрупу, спросил Штемпель.
– Штольня… – прохрипел тот. – Страшное место… Не ходите… туда… Не вернетесь!
На последнем выкрике он у него изо рта пошла пена.
– Тише, тише, – успокаивал его Штемпель. – Кто там живет? Большая община? Сколько человек?
– Человек… Нет там людей… Одни морлоки! Меня! В ящик! Твари!
У арестанта, очевидно, начинался припадок. Свежий воздух и солнечный свет не пошли ему на пользу: тощее тело начинало трясти в судорогах, конечности дергались, иголки капельниц повылетали.
– За что тебя туда? – спросила Бандеролька сочувственно.
– Я! Ни в чем! Не виноват! – одним дыханием, почти без звука, проорал узник.
Он опять открыл глаза, но зрачки закатились, обнажив красные, с багровыми прожилками белки. Пена запузырилась в уголках рта, тело начало неконтролируемо дрожать.
– Пристрелить бы его, – брезгливо отодвинулся Штемпель. – Все равно не жилец. Но жалко тратить пулю.
– Можно острогой, – хмуро предложил Пошта. – Но лучше откачать. Мы же ничего не знаем про балаклавскую общину. Морлоки какие-то!
– Да как мы его откачаем?! – вскинулся Штемпель, бессильно наблюдая за припадком арестанта. – Наши лекарства ему не помогут, они только для листонош. Он уже радиации столько хапнул, что будь он здоров – через день-другой ласты бы склеил. А в его состоянии… – Штемпель махнул рукой.
Несчастный узник выгнулся дугой – насколько позволяли ремни, удерживающие его за руки и ноги, издал протяжный всхлип, захрипел, мелко-мелко затрясся – и испустил последний вздох.
– Все, – констатировал Пошта. – Умер.
– Царствие ему небесное, – сказал Штемпель. – Или удачной реинкарнации, уж не знаю, во что он верил.
– А если был атеистом? – спросила Бандеролька.
– Этим проще всего. Был, был – и нет тебя. Корми червей.
– Хоронить будем? – уточнил Пошта.
– Зачем? Стемнеет, крабы набегут – к утру от него и скелета не останется. Жалко время терять. Нам ехать пора, вроде жара спала уже.
Пошта удивился:
– Как это – ехать?
– Обыкновенно, на лошадях. Нам в Бахче-Сарай, помнишь?
– Э, нет, – сказал молодой листоноша. – Тут новые сведения об общине в Балаклаве, какая-то штольня непонятная, а мы вот так просто возьмем и уедем? Мы же листоноши! Мы должны искать выживших! Копать-колотить, это то, что мы есть!
Штемпель огладил усы, хмыкнул снисходительно:
– Молодой ты еще, Пошта. Глупый. Вернемся в Бахче-Сарай – снарядим экспедицию в Балаклаву, проверим все.
– А вдруг они вымрут к тому времени?! Там же морлоки эти странные, вдруг они людей перебьют?!
– Значит, такая у них судьба.
Бандеролька ногой пнула люк батискафа – тот захлопнулся, отрезая источник вони, – и обхватила себя руками.
– Я тоже не хочу в Балаклаву, – заявила она. – Не знаю, что там за община, но вот так вот человека заживо похоронить… Это какой же сволочью надо быть! Ведь специально ему – и ребризер, и систему жизнеобеспечения поставили, чтобы дольше мучился.
– Ну, – рассудил Штемпель, – мы же не знаем, за что его так. Вдруг – заслуженно. Но в одном ты, девочка, права: те, что в Балаклаве, шутить не будут. Крутой народец, если так со своими обращаются. А что они с чужаками делать будут – один дьявол знает. Озверели люди после Катаклизма, тебе ли, Пошта, этого не знать!
Аргументы были логичными и связными, и причин продолжать спор Пошта не находил – но согласиться не мог. Что-то толкало его в Балаклаву. Интуиция. Чутье листоноши.
– Ясно-понятно, – пробормотал он. – Только я в Бахче-Сарай не поеду. Вы езжайте. А я штольню разведаю – и вас нагоню.