— И в самом деле, звенит, — подтвердил Толя.
Наташа, заметив луч солнца, скользнувший по стволам сосен, прищурилась: луч этот показался ей именно той золотой струной, от звучания которой так тонко лилась в чистом зимнем воздухе веселая песня, и Наташа, на одно мгновение зажмурив глаза, почувствовала, как сердце ее настраивается на эту струну, и столько радости колыхнулось в ее груди, что она не могла сдержать улыбки.
— Хорошо!
Толя понимал ее и был рад не меньше. Он открыл ей глаза на красоту микулинского бора, но, пожалуй, больше был рад не шалым лучам зимнего солнца, а прозрению Наташи, так много еще не понимавшей в жизни.
Глава XXI
Катя приехала из райкома задумчивая, притихшая. Девчата знали: если Катя не начинает говорить о том, что наполняло ее душу в эту минуту, спрашивать бесполезно — ни за что не разговорится. И все у Наташи вырвалось:
— Ну что, Катя, интересно было?
— Потом, Наташа, потом.
После дойки Катя пригласила всех в красный уголок. Расселись по скамейкам и стульям, а сама Катя устроилась на углу стола, чтобы хорошо видеть всех.
Взгляды подруг — то дерзкие, озорные, то мечтательные, то печальные, то виноватые… Легко ли сработаться с таким народом? Характеры у всех разные: одна слишком самолюбива, другая бывает не в меру грубоватой, слишком резкой и никого, кроме самой себя, не хочет слушать, третья — нельзя сказать ленива, но больно уж медлительна. А для общего согласия, для работы, тем более дружной работы, характеры — немаловажное дело…
— Девчата, — негромко начала Катя, вглядываясь в лица подруг, — вы уже знаете, что я только что с пленума райкома. Был там секретарь из области. Когда я слушала его, о многом думалось. Вы понимаете, в те минуты я как-то вроде другими, очень строгими глазами поглядела на себя. Захотелось быть лучше, смелее, внимательней к другим. Ведь человек должен быть лучше, может быть лучше, обязан быть лучше!
Подруги сосредоточенно слушали Катю, лишь одна Аленка стреляла по сторонам глазами, а у нетерпеливой Наташи сорвалось с языка:
— Скучно будет жить на свете, если все будут лучшими и без недостатков.
— Сказанула! А сама-то как со своими грешками? Мало их за тобой?
— Полно, не перечесть!
Все улыбнулись, а Катя сказала:
— Это хорошо, что ты знаешь свои недостатки, а как ты их собираешься изживать?
— Ну, как… Я, конечно, пробую, стараюсь, но пока что ничего не получается.
— А почему ты думаешь, что без недостатков неинтересно жить?
— Тогда я буду такая же скучная, как Феня Чернецова.
— Как тебе не стыдно, Наташка! — возмутилась Аленка.
— А почему стыдно? — с обычной своей резкостью возразила Наташа. — Мы же спорим, а не комплименты друг другу говорим. Я не меньше тебя люблю Феню. Но в данном случае она…
Девушки вновь улыбнулись, а Феня, задетая за живое, сказала спокойно:
— Зря ты, Аленка, возмущаешься. Я не обижусь и не расплачусь от этого. Но Наташа неправильно рассуждает. Она говорит, что у меня нет недостатков, а сама назвала самый страшный недостаток — сказала, что я скучная. Не можешь ли ты, Наташа, объяснить, что такое скучный человек?
— Отчего же, могу, — ничуть не смутившись, отозвалась Наташа. — Вот ты добрая, в помощи никому не откажешь. Ты справедливая — никого зря не обидишь, не обвинишь, сначала разберешься, потом скажешь свое слово. Но вот главное — у тебя нет никаких сильных увлечений, какая-то ты тихая, непонятная. Что ты больше всего любишь? Ничего! И никто никогда не видел, чтобы ты заплакала от обиды или с досады. Никто не слышал, чтобы ты расхохоталась хоть раз. А потому ты и скучная. У тебя нет размаха в жизни, запрятала сердце куда-то под двадцать замков и сидишь. Отец выгнал из дому, а ты вроде и не переживаешь. Или вот, ты воспитываешь молодняк на ферме, и никто не знает, о чем ты мечтаешь, а разве так — интересно?
— Подожди-ка, Наташа! — перебила вдруг Аленка. — Если бы Феня была недоброй, несправедливой, грязнулей, ты думаешь, от этого стало бы веселей?
— Я так не думаю! — вспылила Наташа. — Я отвечаю Фене, почему она мне кажется скучной.
— У нее такой характер. А характеры бывают разные, и оценивать человека… — продолжала Аленка.
— Характер, характер! — горячась, перебила Наташа. — Почему ее в клубе парни боятся приглашать танцевать? Потому что она сделала одному замечание, что он ей на плече грязное пятно оставил. Вон Пантюхин ходит, ходит да и перестанет — надоест ее молчаливость да святая скромность.
— Ты не права, — сказала Аленка, а в том углу, где сидела Феня, резко скрипнул стул — все обернулись и увидели то, чего не видели никогда: большие карие глаза Фени были полны слез. Она поднялась, хотела что-то сказать, но не смогла и, круто повернувшись, вышла.