1. ДВЕРЬ. КЛЮЧ ДЛЯ ПЕТРА.
— Ну что же ты? — Оленька нетерпеливо тронула его за локоть. Улыбнулась, тряхнула кудряшками, усыпанными по последней моде сияющей золотой пыльцой, отчего издалека Оленькина голова была похожа на ёлочный новогодний шар. — Что остановился? Заходи.
— Да-да, — Петер кивнул, надеясь, что его улыбка получилась настоящей. Рука будто закоченела на ручке двери, не желая шевелиться. Дверь была деревянная, скорее всего, даже не просто покрытая тонкими пластинками шпона, а деревянная целиком. А значит, безумно дорогая. Петер жадно вдохнул запах дерева — свежий и немного горьковатый. Может, орех? — попробовал угадать он, разглядывая красноватые прожилки. Сейчас бы прижаться щекой к этой двери, зажмурить глаза и вдыхать чудный запах. И думать о том, как зелёные листья колышутся над головой, плавится капелька горькой смолы на тёплой коре и ползёт деловитый муравей вверх по стволу, будто надеется добраться до самого неба…
— Пе-етер, — нетерпеливо и капризно позвала Оленька.
— Да-да, — спохватился он… Просто стоять бы, вдыхать чудесный запах настоящего дерева — и никогда не открывать эту дверь. А потом Петер вспомнил, как долго шёл к ней, — и нажал на ручку.
Взгляд у Оленькиного папы оказался совершенно таким, как представлял Петер. Тяжёлым и пронзительным. Как у рентгеновского аппарата, просвечивающего тело до уродливой и жутковатой основы скелета, умеющего разъять эту основу на кости и косточки и разглядеть каждую — до самого мелкого хрящика.
— Владлен Викторович, — глухо, с нажимом сказал Оленькин папа и на несколько секунд задержал ладонь Петера в своей крепкой руке. Будто прощупывал, все ли кости соединены правильно, не ошибся ли на этот раз взгляд-рентген.
— Петер, — голос сорвался, неожиданно осип почти до беззвучности.
— Ага, — кивнул Владлен Викторович, — удовлетворённый не то результатами рукопожатия, не то трепетом в голосе собеседника, не то именем будущего зятя. И, наконец, выпустил на свободу застывшую от ужаса ладонь Петера.
Смешливая взбалмошная Оленька в папином присутствии разом присмирела — стояла скромненько возле высоких, до потолка, стеллажей с архаичными бумажными книгами. Переминалась с ноги на ногу, разглядывала переплёты — простенькие, бумажные мелькали вперемежку с солидными, кожаными, иногда тиснёными, иногда даже инкрустированными золотом. Сокровища невероятной цены, сохраняемые ко всему ещё так небрежно — без пластиковых непроницаемых контейнеров, без музейных архивных помещений с тщательно поддерживаемым климатом. Одна такая полка — и Петер мог бы жить безбедно несколько лет. А деревянные панели на стенах? А паркет? Из дорогой древесины разных, известных Петеру только по энциклопедии, сортов — вот здесь, кажется, липа, возле правой ноги — редкостное розовое дерево, а чуть дальше — роскошный цветок из эбенового или чёрного палисандра, драгоценнейшего Dalbergia Melanoxylon,которых уже не осталось в природе. Матово блестящий цветок густой бездонной черноты, отпечаток бесследно канувшей в прошлое эпохи, который мог бы стать жемчужиной любой музейной коллекции и принести владельцу состояние. Цветок, на который Петер едва не наступил пыльной подошвой спортивной туфли…
Петер не мог ничего поделать. Забыв, что следует осторожничать и проявлять сдержанное почтение, он бродил восторженным взглядом по сокровищам, так щедро разложенным под ногами. Он чувствовал себя… нет, не в раю… скорее, в чертогах богов, куда его, смертного, пригласили на минуту — и возможно, по ошибке. И пока ошибка не открылась, нужно успеть наглядеться, надышаться за эту минуту на всю жизнь. Владлен Викторович выждал паузу, с интересом наблюдая за будущим зятем, потом полуобернулся к дочери. Велел:
— Выйди, Ольга, — даже не позаботившись смягчить приказной тон хотя бы намёком на улыбку.
— Да, папочка, — совершенно незнакомым тоненьким голоском пай-девочки ответила Оленька и выскользнула за дверь.
— Ну что, Петер, — в голосе будущего тестя странно смешались дружелюбие и угроза. Владлен Викторович нажал на тайную кнопочку на стеллаже — с мелодичным позвякиванием книжная полка повернулась, открывая сияющее золотистым светом нутро бара. Разнокалиберные бутылки блестели стеклянными боками, переливались радужными этикетками. Владлен Викторович ловко выдернул одну из них, даже не подумав справиться о предпочтениях гостя, щедро плеснул тёмно-янтарной жидкости в низкие гранёные стаканы. — За знакомство!
Петер, торопясь за хозяином, глотнул слишком быстро и много, не успев почувствовать вкуса. Коньяк погладил горло шёлковым холодком, а потом вдруг вспыхнул огненно, плеснул волной ярких и сильных ароматов, от которых закружилась голова. Петер задохнулся, на глазах выступили слёзы. Поймал изучающий взгляд Владлена Викторовича.
— Как ты дальше жить собираешься, Петер? — строго спросил тот.
— Я… ну… я как бы учёный, — смутился Петер. Поправился: — Аспирант. Я получил грант, недавно. Выиграл конкурс. Моё устройство…
От коньяка в голове плавал янтарный туман. Петер сначала сопротивлялся, потом позволил себе поплыть по его волнам. Страх перед Владленом Викторовичем отступил на несколько шагов — дал волю словам. Речь стала получаться ровнее и легче. Петер увлёкся, начав пересказывать содержание своего доклада на конференции, иногда спохватываясь и объясняя научные термины. Владлен Викторович, развалившись в огромном кресле, поощрительно кивал. Его пристальный взгляд из-под тяжёлых набрякших век уже не пугал Петера, казался почти отеческим.
— …Таким образом, это делает возможным в перспективе использование усовершенствованной модели для межзвёздных перелетов, сократив затратное время от сотен лет до нескольких часов…
Петер замолчал.
Последняя фраза была самой важной. Именно последняя фраза была ключиком, открывшим сегодня перед подающим надежды аспирантом тяжёлую дорогую дверь из настоящего дерева. Она — а не Оленькино сумасбродство. Петер почти представил, как несколько месяцев назад именно в этом роскошном кабинете послушная Оленька стояла перед Владленом Викторовичем, а он объяснял дочери, указывая на анкету, выбранную из многих других: «Вот этот, поняла? Петер… как его… Сенельдов. Познакомишься на банкете после конференции. Поняла?»… Петер вздрогнул, заметив, что Владлен Викторович по-прежнему смотрит на него, будто просвечивает рентгеном. «А если он мысли читать умеет?» — испугался Петер.
— Хорошо, — сказал Владлен Викторович. — Хорошо. Я дам тебе лабораторию. Здесь, на острове. И Ольге спокойнее, да и мне… Что надо — говори. Оборудование, помощники… ну, одним словом… Результаты какие будут — сразу мне. Никаких публичных объявлений без моего ведома, понял? Ну-ну, не тушуйся… хм, зятёк, — улыбка Владлена Викторовича почему-то испугала Петера ещё сильнее, чем взгляд. — Мы ведь теперь одна семья, верно?
Петер торопливо закивал. Хмель испарился, ему опять стало страшно и опять захотелось быстрее оказаться по ту сторону роскошной ореховой двери. А ещё лучше было бы — никогда её не открывать, пусть бы тогда и не пришлось увидеть удивительный цветок из эбенового дерева, пробовать ароматный коньяк и смотреть на бесконечные стеллажи с драгоценным книгами…
— Да, самое главное. Свидетельство о смерти с тобой? Я Ольге велел, чтоб напомнила взять.
— Да, Оля говорила… Я… мне ещё целых тридцать лет, так что всё в порядке… — замялся Петер, протягивая Владлену Викторовичу пластиковую карточку.
— Так. Петер Ольгович Сенельдов. Смерть от кровоизлияния в мозг. Две тысячи… ага, через тридцать лет. Хорошо, — одобрил Владлен Викторович. Отыскал на стеллаже ещё одну кнопку — деревянная панель скользнула в сторону, открывая маленький офисный уничтожитель документов. Карточка Петера скользнула в щель, через секунду на поднос высыпалась горсть пластиковых крошек.