— А… — испуганно ахнул Петер, — а ведь при заключении брака надо предъявлять…
— Моя секретарша сегодня принесёт новое Свидетельство. С открытой датой. Как у Ольги. Свадебный подарок. От меня.
— А как?..
— Открытая дата — до тех пор, пока мы с тобой вместе не решим её заполнить так, как ты захочешь. — Владлен Викторович опять улыбнулся.
«Скорее, как вы захотите, Владлен Викторович», — подумал Петер, еле удержавшись, чтобы не шарахнуться от руки, потянувшейся к нему для прощания.
— Ну что, Петер? Хочешь опять полюбоваться на паркет? Понравилось? — на этот раз улыбка Владлена Викторовича была более открытой и почему-то более страшной. Как у акулы, которая перестала усмехаться и распахнула зубастую пасть во всю ширь.
— Спасибо большое за лабораторию, Владлен Викторович.
— Понравилось?
— Очень. А система моделирования процессов… у нас даже в институте такой…
— Ну-ну… Ты на работе-то не сгори, парень. Ольга говорит, тебя из лаборатории не вытащить. Отдыхать тоже надо. Понял? Ресурсы организма, они того… не бесконечные. Медицина, конечно, много чего может, но и самому надо думать. Это раньше, когда у тебя предел был, было неважно, а сейчас… Понял?
— Да, я как раз хотел…
— Ты только спасибо сказать хотел или ещё чего?
— Да, и спасибо за Свидетельство. Только, Владлен Викторович, я раньше никогда… Мне хотелось бы знать, если можно…
— Что — знать? — голос тестя стал строже и суше — подобрался, как зверь перед прыжком.
— Я волнуюсь немного… Я почти ничего не знаю о том, как… ну, на самом деле… Мне хотелось бы узнать — вот все эти истории, которые рассказывают — правда?
— Волноваться не надо, Петер. Это мешает. Работе и семейной жизни. Понятно?
— Понятно… я… — Петер почувствовал, как струйка пота скользит по спине, несмотря на прохладу кабинета.
— Какие истории, Петер?
— Например, про переворот Япетонского…
— Ясно. — «Зверь» в голосе Владлена Викторовича успокоился, опять прилёг на мягкие лапы — выжидать. — Я попрошу принести диски, если тебе это интересно, Петер.
Из окон лаборатории было видно море. Глупые белорунные барашки торопились к берегу, пытались выпрыгнуть на сушу, но всякий раз разбивались насмерть об острое лезвие волнореза. Ветер разбрасывал остатки белой пенной шерсти, и новые агнцы стремились на заклание, не умея осознать печальный опыт собратьев и понять бессмысленности своего движения.
«А если у меня ничего не получится? — иногда думал Петер. — Если мне придётся остаться здесь навсегда — до тех пор, пока я не надоем Владлену Викторовичу? Пока он не решит заполнить дату в моём Свидетельстве… или сделает всё проще, без возни с документами…»
Выбраться с острова можно было только вплавь на несколько сотен метров, до тех пор, пока охрана не обнаружит движение и не расстреляет нарушителя границы. Или улететь. Отрастить крылья или вылепить из воска, как Икар, — и улететь…
«А если у меня не получится сделать крылья?» — думал Петер…
— Ух ты, здорово тут! — Юноша, без стука вломившийся в лабораторию, озирался вокруг. Длинные волосы, усыпанные не золотой пылью, как у Ольги, а радужной, сияли и переливались. Одежда под цвет волосам — клочки разноцветного блестящего шёлка причудливыми гирляндами обвивали тело, спускаясь с шеи до пяток.
— Мишель, — представился посетитель.
Растерянный Петер осторожно пожал узкую ладонь, опасаясь сломать один из причудливо изогнутых перстней, унизывающих тонкие пальцы с безупречно отшлифованными ногтями.
— А-а, ты не в курсе! Ольга нас не представила и ничего тебе не сказала. Неудивительно: я трагически обделён её сестринской любовью с самого рождения… Невыносимо печальная история… Ты обрыдаешься, мой новоиспечённый родственничек, если я начну тебе её рассказывать… Мой любимый космолётик, гнусно раздавленный этой жирной говорящей и самоходной куклой Лялей по наущению коварной сестры… Клубничные десертики, которые потихоньку крались из моей тарелки и скармливались прожорливой японской болонке… Ужас, ужас… Отложим эту горестную повесть на следующий раз, ладно? Иначе я сейчас сам расплачусь… Я, собственно, по делу.
— Мм… да? — Петер ошеломлённо смотрел, как гость, будто пританцовывая, легко и быстро скользит по лаборатории, заглядывая в мониторы, перебирая пластинки со схемами.
— Что, не похож на человека, явившегося по делу? — Посетитель очень изящно всплеснул руками, перстни вспыхнули, радужные одежды затрепетали. — Не доверяйся первому впечатлению и внешнему виду, родственничек, — неожиданно оказавшись рядом с Петером, прошептал Мишель ему в самое ухо. — Особенно в этом гадючьем гнезде, в которое ты угодил. Ага. Мимикрия. Самое безопасное. Понял? — Гость заговорщически подмигнул.
«Псих», — подумал Петер почему-то с привкусом страха.
— Так о деле. Где же оно… — Тонкие пальцы, сверкая перстнями, протанцевали по лепесткам цветастой одежды. — Ага! Папаша сказал, что ты интересовался одной историей… Опа!
На раскрытой ладони очутилась невзрачная поцарапанная коробочка.
— Получите. Жизнеописание Япетонского.
— Спасибо… — Петер еле успел подхватить коробочку, выскользнувшую из быстрых пальцев.
— Да, слушай, родственничек, — Мишель обернулся возле самой двери — одежды всплеснули шёлковыми ладошками и вспыхнули радугой. — Смотри быстрее, ладно? И верни её лично мне. Понял?
— Почему?
— Видишь ли… — Юноша улыбнулся, сверкнул маленькими бриллиантами на передних белоснежных зубах: — Я принёс тебе версию из архива, а не ту, которую дал папочка.
— И… и какая настоящая?
— А ты как думаешь? — Мишель тихонько рассмеялся и добавил заговорщическим шёпотом: — И вообще, всё настоящее со временем становится глупыми мифами, в которые никто не верит…
2. МИФЫ. ПРОМЕТЕЙ. ПОХИЩЕНИЕ ОГНЯ.
Когда официальная медицина откланялась и удалилась, шурша ослепительно белыми халатами и километровыми рулонами справок и заключений, оставляя Веронику умирать, Япетонский решил не сдаваться. Истерев ладони до мозолей о ручки дверей врачебных кабинетов, Япетонский выучился открывать и захлопывать эти двери без прежнего трепета и почтения перед величием современной науки. В конце концов величие науки оказалось лишь блеском стекляшек, тщеславно назвавшихся алмазами, дешёвой обманкой, призванной выменять у наивных дикарей побольше золотых самородков в обмен на сверкающие бусы. Когда захлопнулась последняя дверь, Япетонский обратился к знахаркам и колдунам.
Впоследствии, в легенде, выросшей из этой истории и украсившейся героическими и красивыми подробностями, Япетонский превратился в стройного белокурого красавца с мужественным суровым лицом и льдисто-голубыми глазами. То есть с внешностью благородного героя, жизнеописание которого заставляет женщин плакать от восторга и сопереживания, мужчин — распрямлять плечи в стремлении хоть осанкой походить на идеал своих растрогавшихся спутниц, а детям даёт темы для игр и мечтаний о будущем.
На самом же деле Япетонский был низеньким, худощавым и неказистым. Старомодные очки и залысины на висках придавали ему вид безобидный, интеллектуальный и архаичный. Однако эти же очки скрывали проницательный скептический взгляд, а облысевшие виски, кожу которых Япетонский принципиально не хотел уродовать рассадой искусственных волос, — острый и бесстрашный ум. А в узкой, почти тщедушной груди билось львиное сердце титана и богоборца, в чём впоследствии пришлось убедиться беспечным богам, до поры презрительно воротившим нос от незаметного Япетонского.