шерсти, словно прошлогодней травой,
стоит и смотрит на этот столб. Рядом – два
понурых щенка. Им совсем плохо от
дыма сгорающей неподалёку травы. Дым
почти прозрачен, слегка похож на пар ве-
черней земли. Но это не он. Притворство
всегда ядовито…
Малышам отойти…бы. Слегка! В сторон-
ку. Но они так малы, к тому же, -не знают
пока, что и от мамы можно…
В воронку заката, пеной грязных обла-
ков утекают последние мгновения дня. Всё
вчерне. Набело только дни. А ночи?
Ночи… Хитрые бестии. Поджимают ступ-
ни в дырявых носочках, обнимают в тени
под ступенями, степенно кивают, надеясь
заполучить не своё. И получают, и спешат,
и бегут… Чтобы до третьих петухов. Как
…тать? Да что вы! Какое оно ТАТЬ?! Так, -
пакостник, мелкий…
А столб уже выбрил часть неба. До розо-
вой кожи. И собака устала глазеть, облиза-
ла детей и дала им по чашеке какао. (Ма-
мино молоко для щенков слаще любых
шоколадных бобов!) Соседский барбос за-
бежал, поприветствовал заднею лапой уча-
сток чадящей травы… И стало чисто, теп-
ло и уютно. Только филин – вдогонку
скользящему к краю небес Ориону, так
громко кричал, что охрип…
Эх…
Эх…святая простота… Кровать без ножек,
блохастый пёс рядом с потными волосён-
ками ребят…не менее блохастый котё-
нок…курочка, несущая яйца в сарае, и рас-
кидывающая своё гуано где попало… И
протекающая крыша… Сколько их доживёт
до весны?..
Ожидание чуда…
…мы у себя в лесу, с 29 декабря… И тут
так тихо…Снег…в печи горит огонь…И хо-
чется, чтобы каждый вечер жизни был
предновогодним. Чтобы ожидание Чуда
вошло в привычку, но не стало обыденно-
стью…
У каждого – своя правда
С моею опытностью…с моей верой в лю-
дей, с тем количеством разочарований и
предательств, отзвуки коих ещё слышны в
моём истерзанном сердце, я знаю цену
фразы о том, что у каждого – своя правда…
Предчувствия
Что наполняет нас дурными предчувствия-
ми?
Пытавшаяся пролететь сквозь стекло пти-
Ца? Открывший солнцу своё беззащитное
пузо ёж прямо посреди дороги? Жук-пла-
вунец, мстительно размазанный подошвой
по тротуарной плитке?
Увы, мы не настолько ранимы.
Но за каждым рассветом тянется розова-
тый хвост вечерней зари, и нас пугает не-
возможность пресытиться этим всерьёз.
Сгоряча? Пожалуй… Но только не в самом
деле…
Чёрный кот
Казалось, что этот чёрный кот ждал имен-
но меня. Перехватив обращённый на него
взгляд, удовлетворённо вздохнул. Оглядел-
ся по сторонам, подождал пока небыстро
движущийся автомобиль подъедет побли-
же, и бросился ему под колёса.
И всё.
Нет ни кота, ни жизни "до"…
Первый снег
По лесу раскиданы крупные аппетитные
куски белой булки. Или то, что кажется
ею. Обглоданные первым настоящим мо-
розом полукружья чаги с берёзовых ство-
лов…неровные разломы сухарей лип, упа-
вшие навзничь дубы, обнаружившие бук-
еты корней… и первый, едва заметный гла-
зу снегопад, который невесом и невидим,
но уже жив…
Воздух местами истекает соком озона, а
примятые тёплыми телами оленей гнёзда
травы пахнут влажной пылью…
Подул ветер. Казалось, что берёза тряхну-
ла поредевшими кудрями, но нет. То был
первый снег.
Я пеку хлеб
У папы день рождения и я пеку ему хлеб
с тмином. Вместо торта.
Когда началась война, моему папе было
достаточно лет, чтобы испугаться. Когда
шла та страшная война, ему, как и многим
его сверстникам, очень хотелось кушать. В
школе давали на обед чайную ложку раз-
мятого мёрзлого картофеля на крохотном,
со спичечную коробку, кусочке хлеба. Па-
па мечтал, что, когда закончится война, он
будет есть большими кусками хлеб с сы-
ром. Большими, неприлично большими ку-
сками.
Сколько помню своего папу, после ка-
ждой трапезы он втихаря достаёт из хлеб-
ницы буханку, отрезает от неё ломоть и
ест. Мама ругается, "Не наелся!?", мол…
Ну, да, в общем так и есть. Этот штрих, он
как привычный вывих, как запятая в тек-
сте! В моём папе живёт тот, постоянно го-
лодный мальчик, который, чтобы его, рус-
ского, не убили, а принимали за своего ли-
товцы, выучил язык, даже пел в костёле.
Он сам учил английский и немецкий зык,
по открыткам и письмам убитых немцев.
Тех самых, что сгоняли местное население
на АКЦИЮ. Не на рекламную акцию. На