— А с чего мне делать, как ты просишь? — выпрямилась Нутико.
— С того, что так хочет староста и Дух Ледяного Ветра. И я здесь для того, чтобы тебе объяснить, что можно говорить, а чего не стоит.
— А если я не захочу?
— Нет варианта «не захочу», — ответил Кондрат. — Тебе придётся это сделать, хочешь ты или нет.
— Забавно, меня бросили, как сломанную игрушку, а теперь, когда я нужна, требуют что-то сделать, — хмыкнула Нутико.
— Тебя никто не бросал, — возразил он.
— Не бросал? — зло взглянула она на него исподлобья. — Да, меня просто вернули обратно в племя со сломанными ногами и осознанием, что я больше никогда не смогу ходить. Что я всегда буду обузой, которая ковыляет на своих ручонках по глубокому снегу, не в состоянии самостоятельно оседлать оленя или держаться на нём верхом, и даже если меня возьмут замуж, то лишь из жалости. Да, меня не бросили, меня просто оставили один на один разбираться с моими проблемами. Ведь это не ваши проблемы.
— Мне жаль, что с тобой случилось, но, если ты расскажешь правильно, как всё было, империя выплатит тебе компенсацию за случившееся. Возможно, как-нибудь попытается помочь.
Нутико рассмеялась.
— И что мне делать с этой компенсацией в этой тундре? — полюбопытствовала она. А потом вздохнула и махнула рукой, сдаваясь. — Ладно, что-то подобного исследовала ожидать, наверное, да? Что вы хотите, чтобы я рассказала?
Конрад понимал, что она согласилась, потому что ей просто ничего больше не оставалось. Она либо постарается ради своего племени, либо ею будут недовольны — у Нутико действительно просто не было выбора. О ней заботились, она оставалась частью этого общества, а взамен должна была сделать всё, что может. Нутико даже уйти не могла.
Это заняло немало времени, чтобы проинструктировать её, как правильно рассказывать о произошедшем. Что можно говорить, а что говорить нельзя, какую версию излагать, и что у неё могут спросить в процессе.
Вообще, всё самое важное Феликс уже изложил в своём докладе. Поэтому ей оставалось лишь пересказать то же самое и в случаях, когда она не знает что ответить, просто сказать: я не помню. Задача довольно простая, если, конечно, она не решит рассказать что-нибудь от себя, о чём Кондрат её серьёзно предупредил.
— Если выяснится, что с этим связан дух ледяного ветра, инквизиция не остановится ни перед чем, пока они не поймают всех, кто об этом знает и кто к этому причастен. Тебя, меня, Феликса, твоих соплеменников — всех отправит на виселицу, — предупредил он.
— Я не настолько дура, Кондрат Брилль, — фыркнула она.
— Я знаю. Но на всякий случай написал тебе, что нужно рассказывать, если вдруг забудешь, — протянул Кондрат листок, на котором записал всю историю.
Нутико без интереса взяла его, пробежалась взглядом, после чего отложила с грустным вздохом.
— Ваша империя может вернуть мне ноги, раз она так благодарна мне? — спросила она глухо, пряча лицо.
— Надо спрашивать у них, — на этот раз Кондрат не стал категорично говорить «нет».
— Но мы оба знаем, что это невозможно, верно? — хмыкнула она.
— Я не знаю.
Хотел бы он, чтобы у девушки всё сложилось совершенно иначе. Какой бы она не была вредной, злой и даже националисткой, такой судьбы просто не заслуживала. И была в права в том, что её просто втянули в эту историю, а потом бросили на обочине, не отдав ничего взамен. И даже деньги, которые ей, наверняка, предложат, не исправят ситуацию.
Кондрат покинул племя сразу как убедился в том, что Нутико всё поняла. Его провожали заинтересованными взглядами, наблюдая за тем, как он поднимается обратно на холм, где поднявшемся снегопаде его уже ожидала ведьма. Пока Кондрат к ней взошёл, промёрз до самых костей, но холода совсем не чувствовал.
— Как всё прошло? — поинтересовалась Пату, когда он, весь продрогший и облепленный снегом, встал рядом.
— Как всегда, — ответил он безэмоционально.
— Это как?
— Приемлемо, — ответил Кондрат, не сильно желая вдаваться в подробности.
Да и что он мог сказать? Что они просто используют девушку, чтобы скрыть правду, а, по факту, прикрыть всех замешанных?
Подобные операции всегда берут какую-либо плату. Чью-то жизнь, чьё-то здоровье. Но хуже всего было всегда с молодыми, у которых отбирали будущее, возможность прожить эту жизнь в полной мере. И здесь ничего нельзя было исправить, просто так есть, такова реальность. Кто-то расплачивается за остальных, и можно посочувствовать тому, кто вытянул этот билет.
— Давай возвращаться, — попросил он, бросив взгляд на лагерь у подножья, который скрыла метель. — Надо завтра выспаться.