Ну для начала допрос под пытками — она действительно во всём призналась на втором часу, мотивировав свой поступок тем, что тот её изнасиловал. Во-вторых, ещё до её допроса в огонь подлили масла слова других слуг, который слышали какой-то шум из её комнаты, а потом оттуда вышел весь взлохмаченный Хартергер. После этого девушка выглядела очень подавленной, дёрганной и нервной, постоянно оглядываясь по сторонам. Всячески избегала графа всеми возможными способами, и многие предполагали, что после того, как она отвергла его ухаживания, граф взял силой то, что хотел получить с согласия.
Увидь, конечно, Кондрат такое своими глазами, тоже бы предположил самое страшное. При этом на вопросы сыщиков, что же произошло в комнате, она отвечала гробовым молчанием, не спеша рассказать всё как есть, пока её не стали допрашивать усиленно. И получается нож с отпечатками пальцев, свидетель, который увидел её рядом с графом в его последние секунды жизни, и собственное признание девушки.
Да только в протоколе не говорилась, какие версии она под пытками ещё выдавала. Кондрат знал, что всё можно подогнать, и не было гарантий, что её не заставили дать самые правдоподобные показания из всех, что были.
К тому же смерть защитника Императорского двора? Когда речь заходит о подобных людях и в подобных, как сейчас, ситуациях, то ни о каких случайностях речи идти не может. Кондрат хорошо помнил разговор с незнакомцем в карете. Хорошо помнил, что тот ему сказал, прежде чем высади у дома. И смерть защитника императорского двора отлично укладывалась в эту картину.
Вопрос лишь в том, кому верить — версии следствия или версии, которая до сих пор иногда звучала в его голове. Переворот. Переворот, который преследует одну единственную цель, отвечая на вопрос — император или империя.
В документах, которые передали Кондрату сыщики, ничего интересного тоже не нашлось. Повторы допросов, повторы опроса свидетелей. Когда знаешь, какую теорию строить, можно даже в голову опрашиваемому вложить, что ты хочешь услышать, да так, что тот сам будет верить в этом. А в данном случае, что девушка виновата. Но для начала, чтобы понять, кто есть кто, требовалось ещё раз опросить всех слух и жену графа, чтобы не было никаких недосказанностей.
Дайлин на месте не оказалось. Со слов других, она ушла, не сообщив остальным, куда направляется. Скорее всего, пошла добывать информацию на остальных убитых, какие-нибудь слухи, секреты или подозрительные телодвижения, что они совершали при жизни и могли привлечь тем самым убийцу. Что ж, она уже большая девочка, может сама решать, что ей делать. В конце концов, она же сыщик.
А вот Кондрат собирался съездить в тюрьму. Он ни разу ещё не был там, как-то не приходилось, так как всех подозреваемых обычно доставляли сюда, в подземелья специальной службы, а там, в тюрьме ублюдки уже ждали своего наказания. Видимо, девушке действительно недолго осталось, раз её туда перевели.
Тюрем было две: одна за городом и одна в городе в самом центре под одной из стен дворца глубоко под землёй, куда никогда не проникал солнечный свет. И как раз-таки под стену свозились те, кто больше никогда не покинет её застенок. Враги, которых по какой-то причине не убили, но и дать существовать в спокойствии не могут.
Поэтому девушку держали в тюрьме за границей города. Та представляла из себя большой каменный короб с небольшими бойницами. Стен не было, но были рвы, на другом конце которых караулил возвели два ряда частокола, между которыми всё затыкали кольями. Система безопасности не самая продвинутая, но для обычных преступников вполне себе сойдёт.
Кондрата встретили прямо у частокола на пропускном пункте.
— Кондрат Брилль, специальная служба расследований, пришёл увидеться с Шейной Эбигейл, — произнёс он, когда его спросили о цели визита.
Чтобы получить разрешение на вход, потребовалось подождать минут двадцать. За это время гонец сбегал в тюрьму-крепость и вернулся обратно с разрешением, по которому Кондрата впустили внутрь.
Внутри тюрьма выглядела ещё хуже, чем снаружи. Сложенная из крупного серого булыжника, она была тёмной и холодной, неприветливой, как сырой склеп, по которому гулял промозглый ветер. Ему она напоминала пещеру, в которую заходят, но уже не выходят обратно. Кондрат слышал завывающий в коридорах осенний ветер, который пробирал его даже в пальто. Но ещё хуже, иногда ветер приносил гул, в котором можно было распознать голоса, будто эхо давно мёртвых людей.
— Вы к… — пробормотал ещё один охранник на пропускном посту, переворачивая страницы журнала.