— Я… я не понимаю, о чём вы… — отодвинулась девушка на своей койке в самый угол.
— Честно говоря, я тоже, — пробормотал Кондрат в ответ, тяжело вздохнув. — Но ты ведь обманывала меня и до этого, верно? Насчёт графа Хартергера, насчёт своей матери…
— Я просто недоговаривала, потому что не хотела подставлять её, — слезливо ответила девушка.
— И ты могла не договорить мне ещё кое-что очень важное, верно?
Она не ответила.
Кондра навис прямо над испуганной девушкой. В его голове уже бушевал шторм, мысли вертелись и внезапно в них можно было разглядеть определённый порядок, картину, которая становилась тем чётче, чем больше Кондрат думал над этим.
— Просто я подумал, Шейна вот о чём. Ты ведь попала к графу достаточно давно, не так ли? Семь лет — это очень долгий срок. Можно влюбиться в графа, понять его, как человека, знать, что он любит, что не выносит, и на что может пойти. Ты ведь любила его, спала с ним, ждала каждого вечера, когда вы снова окажитесь наедине…
— Это разве преступление? — спросила она, шмыгнув носом.
— Нет, не преступление. Ты напоминала ему Чуну, которую он любил. Вы действительно похожи, и легко было представить вместо неё тебя. Возможно, ты это понимала, но тебе было приятно обманывать себя, что он любит тебя, а не тот образ, который ты сохранила от матери. А ещё у него была жена, добрая и чуткая женщина, твоя соперница, которая тем не менее никак не препятствовала вам. Она предпочитала нейтралитет, который подразумевает игнорирование. Мир сохранялся нейтралитетом, и всех всё устраивало. Но что пошло не так, Шейна, что вдруг изменилось? Или правильнее спросить, когда всё изменилось?
— Когда… когда моя мама пришла к нему в дом…
— И ты знала, зачем она пришла, не так ли? — спросил Кондрат.
— Я… я догадывалась… — пролепетала Шейна.
— Догадывалась. Ты слышала их ссоры и споры, не так ли? Скорее всего, слышала, потому что эти споры слышали все, но не могли понять, с кем он спорит. А ты знала. И догадывалась, о чём идёт речь. Чуна хотела помощи от него, он не хотел вмешиваться. И это приводило к тому, что она уходила злой, а он ходил раздражённым, так как его явно гложила ситуация. А однажды подобная сцена произошла прямо перед твоим носом. Ты не догадывалась, ты знала, что происходит. И не могла выбрать сторону. Мать тебе была дорога, но и его ты любила. И тем не менее ты начала сторониться его. Я думал, почему?
— Не хотела попадаться ему на глаза…
— Или не могла разорваться. Возможно, ты кое-что услышала в том споре, который произошёл перед тобой. Хартергер пригрозил ей, может сказал, что, если она ещё раз здесь появится, то он может сообщить куда надо. И тогда ты стала держаться от него подальше, потому что не знала, кого выбрать. Мать остаётся матерью даже в такой ситуации, а Хартергера ты любила. А потом всё изменилось. В одной мгновение. Я заметил, — Кондрат окинул взглядом камеру, — что в поместье достаточно хорошая слышимость. Иногда, находясь в правильном месте и в правильное время можно было подслушать разговор. И ты услышала разговор. Разговор Гейра Хартергера с его женой, Менессой Хартергер.
Шейна больше не смотрела на Кондрата. Она закуталась в свои рванные покрывала и плакала. Это было достаточно, чтобы понять всё.
— Это случилось накануне убийства сразу после того, как твоя мать встречалась с ним накануне убийства и пыталась его убедить принять его сторону. Разговор вышел очень напряжённым и ей пришлось уйти. Я предположу, что в тот момент она довела его окончательно. Но ничего не закончилось, так как к нему пришла его жена. Я знаю, когда человек на кого-то зол, на него легко повлиять, легко настропалить правильными словами против тех, с кем у него вышел разлад. И кто, как не жена могла бы подобрать правильные слова, поддержать и подсказать верный путь. А заодно предложить покончить с теми, кто его уговаривал. Может порвать с ними все контакты, но куда вероятнее сдать их. Подставить и поймать. Своей настойчивостью твоя мать заставила его выбрать в тот вечер другую сторону. Но у той беседы был и третий слушатель, случайный.
И Кондрат посмотрел на Шейну. Каждое слово было ещё одной ниткой, которой окончательно сшивалось её дело. И он не знал, что теперь чувствовал. До этого он испытывал определённое раздражение из-за того, что не может ничего сделать, и жалость к этой девушке, а теперь…
— Ты услышала разговор графа с женой. Ты услышала, как та предложила сдать тех, кто на него давит, и он согласился. Хотела занести чай или шла в свою комнату, но услышала их диалог. Он согласился сдать твою мать, для которой всё было бы кончено, явись она в его дом, а она явилась бы рано или поздно. Ты поняла, что не сейчас, так завтра он может всё рассказать, и тогда… Тогда повторится история других ведьм, которых ловила до этого империя, а она с ними справляться успела. И тогда ты взяла нож, возможно, взяла его с кухни или с комнаты обслуги, куда иногда ставили посуду слуги, чтобы не нести на первый, зашла за угол и стала ждать. Граф вышел, и ты набросилась на него спины и убила. Ты любила его, но мать любила больше, и не могла простить его предательства.