Повисла пауза. Можно было услышать, как кашляют другие заключённые и как тихо плачет Шейна напротив него, завернувшись в тряпьё. Но против правды не попрёшь.
— Шейна, это ты убила графа, — произнёс он негромко.
И девушка кивнула. Это было даже видно сквозь плед, в который она завернулась. Но словно точку в этом деле, она произнесла сама.
— Да…
Он всё это время искал убийцу, но сыщики были правы. Графа убила служанка. Всё очевидное просто, как сказал Вайрин, и не надо глубоко копать. Да, они сделали свои выводы на ложных данных, в которые сами и поверили, и тем не менее они были правы. А Кондрат ошибся. И теперь чувствовал себя дураком, хотя сейчас он испытывал жалость, которая боролась с принципами.
— Я… не хотела, чтобы так вышло… — прошептала хрипло Шейна. — Но моя мама… он собирался её заманить и сдать… Эта… эта стерва подговорила его, убедила, что так будет правильнее…
— И ты решила защитить мать.
— У меня не было выбора… — ревела она. — Я любила его, а он… он предал меня… предал нас…
— Почему ты не сказала мне сразу? Почему не призналась?
— Я не хочу умирать… — разрыдалась она.
Никто не хочет умирать. Как бы ему не было жалко её, Шейна Эбигейл была убийцей, и теперь это было доказано без всякий сказок про верность. И правоту его версии она подтвердила сама, признавшись. Больше его здесь ничего не держало.
Не обернувшись, Кондрат вышел из камеры и не громко произнёс:
— Прощай, Шейна.
Он сделал всё что мог, но каждого так или иначе постигает своё наказание. Было ли Кондрату от этого легче? Ни капельки. Он видел ситуацию полностью, он понимал каждого из них, от Хартергера до Шейны, но это не могло исправить ни ситуацию, ни итог — она виновна и понесёт своё наказание, если никто не вмешается. Другой вопрос, что теперь он знал о план ведьм, и это автоматически делало его соучастником, если он ничего не предпримет. А что он мог предпринять? Сдать их? Или предупредить? Будь ситуация иная, он бы без зазрения совести сделал это, но сейчас…
Чувства. Чувства мешают расследованию. Никогда нельзя привязываться ни к подозреваемому, ни к потерпевшему. А он настолько верил в то, что она невиновна, что теперь признать обратное было сложно. Сложно сказать измученной напуганной девушке, что она должна получить то, что заслужила, хотя совершенно другое чувство, его внутренние принципы именно это и требовали.
Возможно, именно сейчас он бы не отказался напить и забыть этот эпизод, как страшный сон, но просто закрыть глаза Кондрат тоже не мог.
Пусть Вайрин и ждал его в том заведении, но вряд ли ему будет там скучно, если он задержится ещё на часок. Специальная служба расследований как раз заканчивала работу, и он успевал застать сыщиков, ведущих дело Шейны на месте. Так оно и получилось, они даже не собирались ещё, когда Кондрат вошёл в зал. Кто-то встретил его скупыми приветствиями, кто-то поздравил его с выздоровлением, но всё внимание было сейчас сосредоточено на этих двоих. Требовался повод, чтобы с ними заговорить, и у Кондрата он был.
— С выздоровлением, — буркнул Пайк, тот, что был поспокойнее, даже не подняв взгляда, когда тот подошёл к столу.
— Спасибо. Я вернуть документы.
— И что? Нашёл что-нибудь? — спросил Ульф, самый буйный.
— Она призналась в убийстве.
— Как и следовало ожидать, — фыркнул он. — Теперь ты доволен?
— Более чем.
— Знаешь, врезать бы тебе за всё, — вздохнул Пайк, но миролюбиво продолжил. — Но как говорится, прошлое остаётся в прошлом.
Зато Кондрат не избежал нескольких колкостей в свой адрес от Ульфа, который явно никак не мог успокоиться и пытался тыкнуть в то, что он ошибся. Кондрат не изменился в лице ни на гран, он пришёл сюда с другой целью и именно её он озвучил невзначай, уже собираясь уходить.
— Мне показалось, что девчонка готовит побег, — бросил он без интереса. — Или, по крайней мере, что-то задумала, поэтому я бы посоветовал за ней следить.
— Ой, шёл бы ты уже со своими советами! — фыркнул Ульф.
— Я серьёзно, она не выглядела, как та, кто подавлен завтрашней казнью, — предупредил Кондрат.