Да всегда есть какое-то «но». Неосторожность, слухи, чей-то длинный язык…
— Он как будто знал, что его убьют и написал прощальное письмо, — сказала Дайлин. — Только зачем?
— Люди иногда пишут дневники, — пожал Кондрат плечами.
— Расписывая свои преступления?
— Некоторым легче обдумывать свои планы, когда они их прописывают. Или хотят, чтобы другие знали их мотив. Если честно, мне без разницы, зачем он это сделал, — пожал Кондрат плечами. — Единственное, что мне интересно — почему он ждал целых семь лет.
— Ну… у него мы теперь это не спросим, верно? — улыбнулась Дайлин.
— Не спросим, да…
— Ну тогда и не за чем над этим заморачиваться. Дело закрыто. Можно возвращаться, — Дайлин встала с кровати, слишком тщательно стряхнув с себя какую-то невидимую грязь.
— Возвращаться? — переспросил Кондрат.
— Ах да, точно, ты ж ещё не знаешь. Пришла весточка из центра, — кивнула она куда-то в сторону. — Разбирательство против тебя прекращено.
— Прекратили?
— Ага, псы ушли ни с чем, — подмигнула Дайлин. — Так что можешь спать спокойно. Хотя лишний раз пересекаться с Ульфом и Пайком я бы на твоём месте поостереглась, конечно.
— Я и не собирался, — отозвался Кондрат, вспомнив ту парочку, из-за которой был весь сыр-бор. Да тогда они обвинили его в побеге Шейны Эбигейл и чуть не набили друг другу морду, из-за чего всем этим и заинтересовалась секретная служба. И самое смешное то, что эти двое были правы, просто доказать не могли.
Новость действительно можно было считать хорошей. Не сказать, что Кондрата это действительно как-то заботило, однако знать, что с тебя сняли все подозрения было приятно, будто невидимый, может и не тяжёлый, но тем не менее груз был снят.
— Ах да, Кондрат, чуть не забыла, — Дайлин была уже у двери из палаты, когда её внезапно осенило. — Это тебе.
И бросила ему небольшой свёрток, который Кондрат с удивительной лёгкостью и ловкостью поймал. Совсем маленький, с ладонь, на ощупь там лежало что-то типа небольшой шкатулки, если он не ошибался.
— Что это? — вопросительно взглянул он на девушку, но та лишь подмигнула.
— С Днём Рождения, — и была такова.
С днём рождения? Когда в последний раз его поздравляли с днём рождения? В участке, когда он работал ещё в своём мире, но тогда ему дарили бутылку виски, старую добрую бутылку какого-нибудь виски, иногда неплохого, иногда совсем дешёвого пойла, с которой он неизменно проводил следующий вечер. Но вот действительно какой-то настоящий подарок, сделанный не на отвали…
Кондрат с интересом развязал кулёк и действительно нашёл там небольшую деревянную коробочку. Открыл её и на блеклом свету из грязного окна тут же блеснул отполированный металл, золото или что-то очень схожее с ним.
Это были часы. Старомодные, — но не по меркам этого мира, — карманные часы с цепочкой и крышкой. Кондрат видел их у аристократов, они считались признаком если не богатства, то статуса. А когда он открыл крышку, то на обратной стороне расписными буквами было аккуратно выгравировано:
«Ищущий найдёт».
Может это и правда, как знать, может он однажды действительно найдёт то, что ищет.
Когда-то очень давно, ещё в те времена, когда он ходил в школу, Кондрат считал болезнь чем-то вроде отпуска. Заболел? Молодец, получи неделю выходных, а если очень повезёт, то и все две. Сиди, смотри телевизор, высыпайся и забудь про уроки. Что могло быть лучше? Но времена меняются, и сейчас, конечно, всё это воспринималось немного иначе…
Выйдя на улицу, Кондрат вздохнул свободно. Да, жарко, да, влажно, что одежда в мгновение ока прилипает к телу, но это было всё лучше, чем гнить в этой заплесневелой облезлой больнице, которая ещё неизвестно, лечит тебя или забирает последнюю надежду. Лежать на кровати сутки напролёт и пялиться в потолок, когда подаренные часы тикают под ухо, давая понять, как долго тянется время, удовольствие ещё то.
Цертеньхоф и Дайлин встретили его на крыльце больницы. Впереди был путь обратно в Мёнхван, а оттуда до вокзала и в столицу, где зима была в самом разгаре. При местной жаре Кондрат уже успел и позабыть, что такое холод, пронизывающий тебя до костей. И если быть честным, он был не против вспомнить это чувство, так как липнувшая к телу рубашка ему уже порядком осточертела.