Дорога обратно заняла всю ту же неделю. Джунгли, джунгли и джунгли. Маршрут, который они выбрали, явно не был основным, так как торговые караваны и просто странники встречались крайне редко. За всю поездку не более, чем восемь-девять человек. Они выдохнули облегчённо лишь когда проезжали первую деревню, где раздобыл лошадь убийца, которую им должны были вернуть по закону. Но глядя на местные реалии…
— Не верю, что им кто-то что-нибудь вернёт, — произнесла негромко Дайлин.
— Должны, — отозвался Цертеньхоф. — Я написал заявление о неправомерном приобретении.
— Ну должны и вернут — это слова разные. Особенно в такой глуши, — она взглянула на Кондрата, который почти всю дорогу молчал. — А ты чего грустишь?
— Думаю.
— О чём?
— О всяком…
И это «о всяком» было связано исключительно с делом Влантера Минсета. Что-то ему всё равно не давало покоя. Какая-то малая часть будто не укладывалась, не давая ему покоя. Письмо, настолько приторно откровенное, настолько честное — оно не сильно билось с характером самого сыщика, с которым Кондрат имел удовольствие поговорить. Будто было что-то ещё…
Да, Кондрат мог с уверенностью сказать, что это ничего не изменит, и вряд ли появятся какие-то новые детали, но… кому бы не было интересно, как всё было на самом деле? Самое обычное и банальное желание докопаться до истины, чтобы узнать, что же всё-таки на самом деле произошло.
И у него такой шанс выпал.
К утру они наконец добрались до Мёнхван. Городок встречал их тишиной и умиротворённостью даже в будни. Здесь жизнь будто замедлялась, наполнялась сонливостью, жаркой и душной, от которой хотелось поскорее уехать.
— О, опять… — вздохнула Дайлин.
— Что? — поднял взгляд Кондрат, всё это время буравящий голову лошади взглядом.
— Да эти приехали, кочевники, — кивнула она в сторону.
И точно, прямо на въезде в город на небольшом пустыре, там же, где проводили праздник плодородия, разместились новые кочевники. Они уже успели установить свои лавки, распрячь лошадей и мельтешили повсюду между своих вагончиков, готовясь к первому рабочему дню.
— Никогда не понимал, как можно так жить… — пробормотал Цертеньхоф. — вечно в дороге, вечно грязные, без дома…
— Люди свободы? — улыбнулась Дайлин.
— Люди беззакония и беспредела.
— Ты слишком категоричен.
— Потому что я знаю, что вот эти все кочевники, которые не живут в одном месте, то и дело что разводят криминал и беззаконие. А что? Им же здесь не жить, насрали и уехали дальше. Не веришь? — взглянул он на девушку.
— Просто считаю, что не все такие.
— Может и не все, но, когда вот подобный сброд появляется в городе, количество преступлений резко возрастает. Нет? Не кажется подозрительным?
— И тем не менее…
И тем не менее они продолжили спорить, пока Кондрат задумчиво смотрел на караван, остановившийся около города. Вряд ли это тот же самый, что проводил праздник и который он догонял. Да и будь это тот, он бы всё равно не смог их узнать. Но его интересовало и не это. Кондрат провожал их взглядом, пока те не скрылись за первыми домами.
Сборы происходили с каким-то воодушевлением. Это чувствовалось не только от Дайлин, но и от Цертеньхофа, который изрядно устал от такой погоды. И будто, чтобы доставить им лишние хлопоты, на улицы обрушился какой-то чудовищный ливень. Настолько сильный, что мостовые в одночасье превратились в бурные ручьи.
— Ещё этого нам не хватало… — пробормотал Цертеньхоф.
Но смущала погода только их, так как местные будто и не обращали на эту мелочь внимания, продолжая всё так же невозмутимо ходить по улицам, презирая такие вещи, как, например, зонт. Так что вряд ли погода скажется даже на торговле каравана.
Кондрат бросил прощальный взгляд на тонущий в воде город, будто пародия на город ацтеков или каких-нибудь майя, который скрылся за деревьями. Ещё несколько дней они просто ехали через лес в повозке под непрекращающийся ливень, из-за которого одежда попросту не сохла. Но сразу ясно стало, почему здесь все дороги из камня — в противном случае первый же ливень превратил обычные дороги в полосу препятствий, парализовав регион.
Другими словами, не забота о людях, а необходимость.
Зато они смогли спокойно вздохнуть, когда наконец оказались в поезде. Печь — это то слово, каким можно было описать вагон. Духота стояла неимоверная, но что удивительно, так это сухость. Даже несмотря на ливень за окном, несмотря на чудовищную влажность, в вагоне при всей жаре было удивительно сухо, — относительно, естественно.
Цертеньхофу досталось отдельное купе, но вот Дайлин и Кондрат ехали опять вместе. А это значило, что ему каждый раз придётся выходить, едва она захочет переодеться и мириться с другими сложностями проживания рядом с девушкой, с который ты не в отношениях. Но Кондрат был не против такой компании.