Случилось так, что на этот день к завтраку давно уже была приглашена еще одна гостья — мадам де Брюин. Хозяйка называла ее Мари. Это была француженка, стройная, с каштановыми волосами и карими глазами; у нее было тонкое бледное лицо, и, увидев ее, Ланни подумал, что никогда еще не встречал у женщины такого выражения скорби — это была какая-то давнишняя неисцелимая скорбь. Она слабо улыбалась анекдотам мистера Уэгстафа, независимо от того, понимала она их или нет. Говорила она мало, да и не было возможности говорить, за исключением тех мгновений, когда у мистера Уэгстафа рот был набит спаржей или майонезом. Ее посадили против Ланни, и взоры их время от времени встречались. В ее взгляде он читал сочувствие, как будто она знала, что он прожил большую часть жизни во Франции и, вероятно, думает: «И чудаки же эти американцы!»
Предполагалось, что после обеда Ланни пригласит богатую наследницу прогуляться по саду и полюбоваться видами. Так он и сделал. Гуляя они разговорились. Девушка, оказалось, была в тех местах, где побывал и Ланни на «Синей птице»; Ланни рассказал о своем путешествии и убедился, что она умеет слушать. Поговорили и о войне; ее брат был на санитарной службе во французской армии.
Это была довольно привлекательная девушка, и Ланни подумал, что не трудно было бы поднажать, постараться произвести впечатление и, быть может, завоевать ее; тогда он будет обеспечен на всю жизнь, и ему не придется работать. Но это не особенно его прельщало, да и девушка имела право на более счастливый жребий, хотя он вряд ли ей достанется. Много ли есть мужчин, которые, видя такую кучу деньжищ — несколько миллионов долларов! — не решат, что стоит заодно прихватить и девушку. Право, это слишком большой соблазн для человеческой природы.
Они вернулись домой, и тетушка сказала, что пора итти, надо навестить еще одних друзей. Тут бы Ланни спросить: «Могу ли я рассчитывать на удовольствие еще раз повидаться с вами?» Но он был не так уже сильно заинтересован самой девушкой, а еще раз встречаться с теткой и чувствовать, на себе ее испытующие взгляды сквозь золотой лорнет — за таким удовольствием он не гонялся.
Поэтому он только вежливо пожелал путешественницам Ьоп voyage[4] и поблагодарил миссис Эмили за приятное знакомство.
IIIПосле завтрака мадам де Брюин сказала, что к сожалению, она вынуждена побеспокоить хозяйку и просит отвезти ее домой. Ланни счел, конечно, долгом предложить свои услуги.
— Но я живу далеко, в западной части Канн, — сказала француженка с печальными карими глазами.
— Я люблю править, — ответил Ланни. Это было очень любезно с его стороны. Он со всеми был любезен, и миссис Эмили знала это, поэтому она и взяла на себя заботу найти ему богатую жену.
Когда они подъехали к маленькой вилле, где жила мадам де Брюин, она спросила: —Может быть, зайдете на минутку?
Ланни согласился и через несколько секунд сидел в скромной гостиной — это был дом ее тетки, как объяснила француженка. Она предложила ему выпить, но он сказал, что не пьет, и она с улыбкой спросила:
— Вы дали кому-нибудь слово? — Он объяснил, что отец его против; да он и сам довольно насмотрелся на пьющих. Ему не нужны возбуждающие средства, у него и так всегда хорошее настроение.
— Это я сразу заметила, — сказала женщина.
— Я не ожидал, что вы меня вообще заметите, — отозвался Ланни.
О, у женщин острый глаз на такие характерные черточки. Хотелось бы мне, чтобы у моих мальчиков был такой же жизнерадостный характер. Как вы ухитрились сохранить его за эти шесть страшных лет?
Он рассказал ей кое-что о своей жизни. Упомянул о двух друзьях: англичанине и «швейцарце», которых встретил, когда учился ритмике Далькроза. — Вам посчастливилось, вы сохранили своих друзей, — сказала она. — У меня убили брата и двух кузенов, товарищей детства.
Он рассказал о Марселе. Мадам де Брюин знала его историю; она была знакома с Бьюти и видела картину «Сестра милосердия» в Парижском салоне. Потом они заговорили о загадках души. Верит ли Ланни, что мертвые продолжают жить. Он сказал, что и сам не знает, во что верит; его воспитывали вне всякой религии, а сам создать себе религию он не способен.