Но важно вот что: в этом бесконечном разнообразии бытия, в этом расточительном изобилии природы сознание — единственно в своей неповторимости. Единственно в том смысле, что серьезно о нем говорить мы можем только в связи с человеком. Единственно в неповторимости своей также и в том смысле, что мы не видим пределов его развития, можем лишь строить догадки о них. Ведь уже сейчас мы измерили бесконечность Млечного пути и анатомировали атом. От этих успешных устремлений к пределам безграничного в нас все возрастало неукротимое, окрыляющее желание — узнать когда-нибудь все.
Случайна эта мечта? Или это неизбежность законов природы? Являемся ли мы здесь, на Прото-Церере, единственными носителями этого стремления или оно живет еще где-либо в мировом пространстве, на соседних планетах — на Юпитере, на Марсе, на Земле?
Я не хотел бы вообще существовать, если б что- либо лишило меня способности и права задавать даже такие вопросы, на которые ответить я пока еще не могу.
Но то чудесное, что мы называем сознанием, — это не только жажда знаний. Все яснее мы начинаем понимать, что оно есть сила природы, подобная другим, более простым, которые мы знаем уже давно. Рассматривая все известные нам причинные зависимости, строгую универсальную связь причин и следствий — эту единственную путеводную нить, помогающую нам ориентироваться в загадках окружающей нас Вселенной, эту путеводную нить, которая нас никогда еще не обманывала, не приводила на ложный путь, — мы не можем пройти мимо еще одного наблюдения: что сознание, это заключенное в нас мыслящее начало, во многих случаях само является единственной уловимой причиной, вызывающей следствия. Наши сознательные действия уже охватывают всю планету, и не за горами то время, когда они расширятся до космических масштабов.
Я бы хотел, чтоб это время было подальше! Каждой клеткой коры своего мозга я чувствую, какая опасность нависла над нами: наши силы выросли раньше, чем мы научились управлять ими!
Много лет назад, когда я был еще очень молод, когда мне причиняли боль первые ушибы от столкновения моих надежд с действительностью, когда они грозили отнять у меня веру и смысл жизни, я хватался за спасательный круг красивых слов:
«Я верю, что у человечества, у Человека есть своя миссия, хотя я еще и не знаю, в чем она состоит; я верю, что. Человек выполнит эту миссию, хоть я и не знаю еще, как».
Сейчас этот спасательный круг уже не держит на воде. Не помогает и то, что я стремился в эту миссию вложить различное, на первый взгляд кажущееся значительным содержание. Я старался убедить себя: она, эта миссия, возможно, состоит в достижении абсолютной красоты и добра, в достижении полной интеллектуальной ясности и моральной гармонии.
Говорить утешительные слова, выдумывать красивые цели и сейчас еще многие умеют. Но сохранять веру в правдивость этих слов, в достижимость этих целей становится все труднее. Я говорю не только о себе и себе подобных в более узком смысле этого слова, то есть о тех, кому в исторически сложившихся условиях общественного разделения труда выпала завидная доля считать главным, иногда единственным содержанием своей жизни изучение Вселенной, бескорыстную тягу к истине. Я говорю не только о них. Сейчас на Прото-Церере нет ни одного человека, который не испытывал бы тревоги за наше будущее. Волнующая радость, вызванная нашими достижениями, сменилась гнетущим страхом перед небывалыми, в буквальном смысле слова небывалыми опасностями. Куда ты идешь, человек, хозяин планеты Прото-Церера?
У человечества своя миссия… А есть ли само человечество? Оно есть. И его еще нет. Что за нелепый вопрос, что за странный ответ? И все же…
«Оно есть!» — можем мы сказать, думая о гордой, великолепной борьбе с природой на протяжении тысячелетий.
«Его нет еще…» — вынуждены мы сказать, думая о длившемся тот же десяток тысячелетий кровопролитном самоуничтожении, которое зовется всеобщей историей Прото-Цереры.
Мы превратили свою планету в достойный нас дом родной. Так мы говорим, и это правда. Мы изменили контуры материков, передвинули горы. Мы освободились от страха перед силами окружающего мира, от страха, который сопутствовал жизни наших предков.
И вместо этого страха мы приобрели другой — страх перед самими собой, который сопутствует нашей жизни.
Роковая ли это случайность или неизбежная, естественная закономерность, что из родов и племен, сражавшихся между собой дубинами и топорами, сложился, в результате сложных процессов, подробно описанных в истории, мир, расколотый на две равные по силе половины? Сложились две противные стороны, стоящие лицом к лицу в почти непостижимой для разума вражде?